Прощание с империей - [22]
Мы уехали в Левашово, есть такое мемориальное кладбище под Петербургом у Горского шоссе, больше известное, как Левашовская пустошь или расстрельное кладбище НКВД. Оно оставалось секретным объектом КГБ до 1989 года, и уже одно это говорило о многом. У входа там сейчас стоит памятник жертвам политических репрессий. Молох, запущенная машина уничтожения, и безвольно поникшее человеческое тело на его руках. Как-то у нас даже спор вышел, зачем здесь нужен такой памятник? Наверное, он нужен, именно такой, как предупреждение. Может, с другим названием. Потому что этот молох никуда не делся и незаметно живёт рядом или в нас самих, как пережитое или переданное поколениями чувство страха. Дальше всё, как и раньше, участок леса, огороженный глухим высоким зелёным забором с дорожкой для собак охраны, и полная внешняя изоляция. Рядом воинская авиационная часть с аэродромом, КПП с солдатами в касках и бронежилетах.
Паркуем свою машину на стоянке возле мемориала. Остановка здесь всё ещё называется «Клуб». Он когда-то находился совсем рядом, знаменитый клуб авиачасти. Танцевальный зал, бильярдная, кинозал и хороший буфет. В августе 1962 года в этом клубе выступал первый космонавт Юрий Гагарин, и множество людей слушали его рассказ о полёте в космос. Принимали его тогда лётчики вместе с заместителем командующего авиацией округа прославленным Иваном Кожедубом. Конечно, оба героя ходили здесь вдоль странного забора, но они могли не знать, что за ним находился расстрельный могильник. В середине 1960-х годов клуб сгорел. Теперь на этом месте поставили большой деревянный храм.
Очень тяжёлое, совсем не для праздника такое место, но оно ближе к правде, и это заставляет нас снова приходить сюда. Цифры захороненных здесь жертв сильно разнятся: от 45 тысяч до 19 450 человек. ФСБ даёт свои точные данные по этому месту. Конечно, они лучше других знают правду, только пришло ли у них время рассказать её нам?
Говорят, что основным местом казней в Ленинграде было отделение ленинградской тюрьмы Главного управления государственной безопасности, расположенное в доме 39 на Нижегородской улице. Потом тела вывозили в крытых машинах и сбрасывали в большие ямы. Это было не единственное место массового захоронения. Тайно хоронили и на Ржевском полигоне, в Токсово и Бернгардовке.
Входим на территорию кладбища и по традиции бьём в колокол открытой деревянной колокольни. Звон у него хороший и долгий, звук словно плывёт по лесу. Собственно, настоящих могил у захороненных здесь людей нет. Вместо них памятные знаки, которые оставили родственники на деревьях или небольшие плиты на земле, у кого что получилось. Зато теперь им есть куда приехать и поклониться. Раньше и такого адреса у родственников не было. Это же очень важно, если потерял своих близких, а потом нашёл их здесь. Получается уже не общая история, а очень личное, своё. Карта-схема захоронений 1960 года, представленная сюда архивом Управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области удивительным образом похожа на рисунок цветка согнутого ветром. Его клонит к земле, но он не ломается.
Люди всегда приходят сюда малыми группами или парами, чаще всего пожилые с молодыми. Лица у многих зажатые, место здесь такое, что не отпускает. Все ведут себя тихо, останавливаются у памятных знаков, разговаривают с ними, как с живыми людьми. Всё очень условно, потому что вместо могил только просевшие, забросанные землёй общие ямы и длинные расстрельные рвы. Они хорошо читаются, словно шрамы на лице. Ходить между ними хочется осторожно, не знаешь, чего можешь задеть. Земля тоже умеет говорить и плакать. Лес вокруг молодой, он вырос уже после войны.
Теперь сосны стали памятными обелисками с приметными на них фотографиями. Чаще всего нам встречаются даты расстрелов 1937 и 1938 года. Совершенно бессознательно ищу там фотографии, таблички военных, красноармейцев в буденовках и офицеров царской армии. Для меня, офицера, они все свои. Мужественные и печальные, благородные лица, они лежат где-то рядом, в одних общих могилах. Смерть давно примерила их, а может и в жизни они были друзьями, вместе строили светлое будущее. Рядом на стволах деревьев фотографии простых рабочих и крестьян. Есть много портретов священников, учёных, инженеров, учителей и студентов. Среди них священник и философ Павел Флоренский, поэт Борис Корнилов. Иногда на кладбище встречаются памятные знаки целым семьям с детьми.
В этот раз мы взяли с собой много восковых свечей, теперь зажигаем их и ставим у памятных знаков, всем, кого находим. Видим отдельные мемориалы новгородцам и псковичам, вспоминаем свои недавние поездки туда. В 30-е годы составлялись особые национальные расстрельные списки. Поэтому сейчас здесь есть отдельные общие памятники российским немцам, полякам, финнам, латышам, эстонцам, украинцам, белорусам и другим. Все они располагаются немного обособленно друг от друга, словно отдельные государства со своими условными границами. В общем, здесь уже никто никому не мешает. У тех, кто приезжает сюда поминать их, отношения лучше межгосударственных, здесь не делят на «своих и чужих». Мы тоже так делаем на этом маленьком кладбищенском континенте.
Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего. В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.