Прощальное эхо - [30]

— Ну что, миссис Клертон? — произнес Том. — Мне, наверное, пора? Не скучай без меня, я скоро вернусь и что-нибудь привезу тебе из Москвы.

— Ничего не надо. Возвращайся сам, — отозвалась она. — И звони…

— Отправляйся в постель. Я сам закрою дверь снаружи.

Оксана то ли недоуменно, то ли равнодушно пожала плечами и поплелась через прихожую. Том проводил ее взглядом и тихонько захлопнул дверь.

Ее чудные волосы, особенно крупная завитушка между лопатками, посредине спины, все время стояли у него перед глазами. Уже сидя в удобном и мягком кресле межокеанского лайнера, Том, казалось, до сих пор чувствовал их запах… Оксана, его чудесная Оксана, не должна была ощущать ни малейшего дискомфорта!.. Том тяжело развернулся и посмотрел в иллюминатор. Внизу растрепанной ватой лежали белоснежные облака, позолоченные утренним солнцем. Белые с золотом, как ее волосы… Он вдруг вспомнил, что именно в тот день возникла эта прозрачная стена. Теперь, целуя губы Оксаны, лаская ее плечи, он постоянно ощущал легкий холод музейного стекла. Она была где-то рядом, как драгоценный бриллиант, прикрытый прозрачным колпаком, и все же до нее нельзя было дотронуться. Нельзя, просто потому, что нельзя! Пусть лучше будет скучно, однообразно и без искорки живого огня. Пусть будет только физическое облегчение, разливающееся от живота к груди и ногам, пусть будет паршиво и гадко на душе, так, будто сделал что-то нехорошее, недостойное. Пусть лучше так!.. Потому что не может быть ничего отвратительнее, оскорбительнее для глаз красивой женщины, чем наблюдать неуклюжую, неконтролируемую животную страсть толстого сорокалетнего мужчины. Ничего не может быть отвратительнее для женщины, которая этого мужчину не любит…

Неслышно подплывшая стюардесса предложила на выбор вино, коньяк, виски и джин. Том вежливо отказался. И без алкоголя его достаточно сильно укачивало в самолете. Он никогда не был «настоящим, крутым мужчиной» и, стыдно сказать, боялся высоты.

Взобравшись однажды на самую безумную, опасную высоту в своей жизни, когда Оксана запросто сказала: «Да, я буду твоей женой», он совсем по-детски ахнул. Она не рассмеялась и снова внятно повторила: «Я буду твоей женой, потому что мне с тобой хорошо». И он, бедный, наивный Том Клертон, решил, что и в самом деле сможет сделать так, чтобы ей было хорошо, чтобы она ни в чем не раскаивалась. Но не получилось… Он еще по-прежнему продолжал гордиться ее красотой и обаянием, а на фигуры и лица других женщин смотрел только для того, чтобы безоговорочно и с удовольствием сделать сравнение в Оксанину пользу, но уже с тревогой замечал, как тают и тускнеют живые искорки в ее глазах. Она уходила куда-то за горизонт, отдалялась, но, самое главное, стала несчастной. И виноват во всем был только он, самонадеянный и эгоистичный Том Клертон. «Это обман во благо!» — прошептал он и закрыл глаза…

В Шереметьеве его встречал шофер фирмы Михаил с какой-то невзрачненькой молодой девушкой, переводчицей. Увидев ее, Том едва заметно улыбнулся: помнят в Российском филиале романтическую историю с Оксаной и, наверное, поэтому тактично присылают серых мышек. Когда она подошла вплотную и уже протянула руку, он не без удовольствия и некоторого самолюбования поздоровался на довольно приличном русском, чем привел девушку в смущение, а водителя в столь же бурный, сколь и фальшивый восторг. От этого чрезмерного проявления эмоций с бесконечными «о!», «здорово!», «абсолютно без акцента, мистер Клертон, как будто вы в Рязани выросли» ему мгновенно стало досадно. В самом деле, чего он выпендривается, как мальчишка? Том сам прекрасно знал, что говорит по-русски еще слабо. Оксана смеялась, когда он, старательно вытягивая трубочкой губы, пытался «естественно» произнести слово «теща». Этому русскому Михаилу тоже наверняка показался смешным нелепый толстый англичанин с его полиглотскими потугами, но субординация предписывала восхищаться, и он восхищался, да еще с этим отвратительным налетом лубочного панибратства, предназначенного специально для иностранцев, как матрешки на Арбате.

— Будьте любезны, отвезите меня сначала на улицу Рогова, а потом поедем в офис, — сказал он уже по-английски, обращаясь к переводчице. Та кивнула и повторила шоферу то, что Том, после почти двух лет жизни с русской женой, вполне сносно мог бы выговорить по-русски. Синий «Мерседес» мягко тронулся с места, а Клертон принялся повторять в уме все то, что Оксана просила передать родителям на словах. Дома оказалась одна Людмила Павловна. Толком не рассмотрев подарки и суматошно вывалив их прямо на кресло в прихожей, она бросилась ставить чай, доставать из холодильника водку. Тому нравилась эта женщина, нравились ее домовитость и доброта, но он, убей Бог, не знал, о чем с ней разговаривать, тем более на его-то несовершенном русском. Он очень обрадовался, когда в разговоре возникла пауза и стало возможным, медленно подбирая слова, объяснить, что внизу, в машине, его ждут люди и сейчас нужно непременно ехать в офис, а вот потом, как-нибудь потом…

— Так вы, значит, в гостинице остановитесь? — почему-то грустно спросила Людмила Павловна, называющая зятя исключительно на «вы». — Не у нас?