Пророчество - [11]

— Религиозные войны последних лет лишь подлили масла в огонь, — все так же плотно сжимая губы, пробормотал Бёрли.

— «Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это еще не конец», — процитировал я в задумчивости Евангелие от святого Матфея.

— Нынешние войны зачинаются в университетах и в королевских опочивальнях, а не в движении небесных сфер, — резко оборвал меня Уолсингем. — Тем не менее все эти толки о пророчествах довели народ до паники, а когда необразованные люди пугаются, они хватаются за былые суеверия и в них ищут спасения. Не знаю уж, что это за особенность такая в характере англичан, но они весьма склонны ко всяким прорицаниям и предзнаменованиям.

— За этот год в одной лишь столице арестовано пятеро злоумышленников, распространявших печатные листки с пророчествами о скорой смерти королевы, — мрачно добавил Бёрли.

— Весь этот вздор о великой конъюнкции люди воспринимают всерьез — и не только простые люди, — продолжал Уолсингем, не отводя взгляда от прикрытой сейчас груди погибшей, изуродованной символом Юпитера. — А католическим священникам тем легче выползать из своих тайных убежищ и соблазнять народ вернуться под власть Рима, ежели многие поверят в близость второго пришествия.

— У нее в руках были четки и восковая фигурка королевы с пронзенным сердцем. — Голос Бёрли упал почти до шепота. — Смысл разгадать нетрудно: торжество Рима и смерть ее величества.

— По крайней мере, верно одно: кто-то хочет направить нас именно по такому пути. — Уолсингем плотно сжал зубы, живчик запрыгал на щеке. — Да еще этот знак Юпитера! Спасибо огромное Джону Ди, ее величество и так уже чересчур много внимания уделяет движению планет и небесным знамениям, теперь же она уверится, что ее опасения обоснованны. — Вздохнув, Уолсингем обернулся ко мне с поручением: — Мне следует немедленно отправиться к ее величеству, а ты, Бруно, поговори пока с кем-нибудь из подруг леди Сесилии, кто знает, куда и зачем она ходила. Скажи им, что ты — человек лорда Бёрли. Уильям, ты сведешь доктора Бруно с нужными людьми? И пусть стража обыщет все помещения дворца, и приватные покои, и кухни, и часовню, и залы. Если убийца не скрылся, то, быть может, не успел и избавиться от окровавленной рубашки и ножа.

Бёрли ответил кивком, провел рукой по лбу; вид у него был усталый и безнадежный. Он лет на десять старше Уолсингема, то есть уже на полпути от шестидесяти к семидесяти годам, хотя вроде бы здоровье у него покрепче. Он бросил на меня взгляд искоса, брови его сошлись в напряженном раздумье.

— Фрейлины, понятное дело, бьются в истерике, — суховато заметил он. — Это естественно, однако мне из их воплей не удалось извлечь ни капли смысла. Кто знает, может быть, человек помоложе, с красивыми темными глазами и приятной улыбкой преуспеет там, где я потерпел неудачу. — Улыбнувшись — отнюдь не приятной улыбкой, — он похлопал меня по плечу и придержал дверь комнаты, пропуская меня вперед.

— Из уст Бёрли это прямо-таки комплимент, Бруно, — поддразнил меня Уолсингем, проходя следом за мной.

— Я так понял, он имел в виду вас, ваша милость, — не остался я в долгу.

Бёрли обернулся с усмешкой на губах.

— По крайней мере, льстить этот молодец умеет, — одобрил он. — Будем надеяться, это пригодится ему в обхождении с нашими дамами.

По правде сказать, леди Маргарет Ситон, первая леди королевской опочивальни, отнюдь не билась в истерике; войдя в ее покои, я увидел перед собой чрезвычайно собранную и подавляющую своим величием даму, и держалась она, я бы сказал, настороже. Лорд Бёрли отрекомендовал меня как своего доверенного помощника и, любезно откланявшись, скрылся за двойными дверями. Леди Ситон — она была одета в черное, как будто заранее справляла траур, и сидела высоко на подушках — острым взглядом впилась в мое лицо. Она была совсем не такой молоденькой, как погибшая фрейлина, лет сорока с небольшим, почти ровесница королевы, но, хотя на тонкой коже начали проступать приметы времени, легко было догадаться, что в свое время эта дама принадлежала к числу первых красавиц. Две девицы сидели на полу возле ее кресла, опираясь на подушки, обе были облачены в белый шелк, обе цеплялись за руки своей начальницы и заливались слезами. Наконец она высвободила руку и приподняла ее, требуя тишины. Девушки изо всех сил попытались заглушить рыдания.

— Кто вы такой? — обратилась она ко мне, и в ее чеканном голосе послышались недовольные нотки.

Неприязнь вряд ли была направлена против меня лично; эта дама ни на минуту не забывала о своем высоком ранге и предпочла бы, чтобы к ней направили более значительного человека, нежели моя смиренная особа.

— Итальянец родом, миледи. Лорд Бёрли поручил мне узнать, не припоминаете ли вы что-либо…

— Я спрашиваю, кто вы такой. Очевидно, вы не придворный. Дипломат?

— В своем роде, миледи.

Она принялась оправлять широкие юбки, зашуршала шелками, отведя от меня на время проницательный взгляд.

— Странно, что лорд Бёрли направил ко мне иностранца. Но продолжайте: что вы хотели знать?

— Эта юная леди, Сесилия Эш, не знаете ли, с кем она могла назначить встречу на сегодняшний вечер в развалинах старой часовни?