Пророчество любви - [32]

— Отнесите парня в спальню напротив моих покоев, — приказал он.

Круто повернувшись, Меррик вышел.

Алана подскочила, услышав скрип открывавшейся двери. Она сжала руки перед грудью и быстро спросила;

— Как он? Как Симон?

— Может быть, вы мне это и скажете, леди, — процедил Меррик сквозь зубы.

Алана пристально посмотрела на него. Во рту у нее пересохло. Как трудно ей выносить сейчас присутствие Меррика! Сам воздух вокруг рыцаря казался раскаленным.

Девушка слегка покачала головой.

— Я… я не понимаю, что ты имеешь в виду, — тревожно сказала она.

Он разразился проклятиями,

— Решила разыграть из себя невинную овечку? Я все равно узнаю правду!

Алана вскрикнула: он схватил ее за руку и потащил за собой в комнату напротив. Голова у нее кружилась, когда Меррик ее подтаскивал к узкой кровати. Задыхаясь, смотрела девушка на Симона.

Меррик негодовал.

— Весь день он провел с тобой, саксонка! Слуги слышали, вы спорили. Так значит, это твоих рук дело? Не навела ли ты на него порчу, чтобы он заболел и умер?

Обиду Алана почувствовала позже. Первым пришло удивление: как может он считать ее такой бессердечной!

— Нет! — воскликнула она, — Кровью Христовой клянусь, нет! Ведь он всего лишь мальчик…

— Он норманн, леди! А ты не скрываешь своей неприязни к нам!

Алана глянула на Симона. Было видно, что парнишка испытывает жестокие страдания. Прижав колени к груди, он непрерывно стонал. Алана потрогала его лоб, горячий, как огонь, но в то же время липкий и влажный, покрытый капельками пота.

Она яростно замотала головой и прошептала:

— Никогда не стала бы я причинять ему вред, ведь он всего лишь мальчик… Я ни на кого ни когда не стала бы наводить сглаз и порчу… даже на норманна.

Меррик пренебрежительно фыркнул и повернулся, чтобы уйти. Алана догнала его.

— Подожди! — крикнула она, хватая Меррика за локоть. — Я… я могу помочь ему, если ты позволишь.

— Ты? — губы Меррика искривились, он не скрывал своего недоверия.

— Да! Моя мать была деревенской знахаркой. С самого раннего детства я помогала ей.

Меррик молча смотрел на нее, прищурив глаза.

— Спроси Сибил, если не веришь мне. Спроси кого угодно в деревне. Они не пожелали обращаться ко мне после того, как мама умерла, но Бог свидетель, она научила меня всему, что знала сама о травах и снадобьях, — пальцы Аланы дрожали на его руке, и мускулы рыцаря напряглись под ее пальцами.

Меррик продолжал молчать.

— Пожалуйста… — Алана умоляюще смотрела на рыцаря, не переставая упрашивать: — Я помогу Симону, если только ты мне позволишь.

Затаив дыхание, девушка ждала ответа. Когда она уже было решила, что Меррик откажет, тот заговорил:

— Никакого обмана, саксонка! — грозно предупредил он. — Ты вылечишь его! Иначе… поплатишься головой.

Алана кивнула. Меррик выглядел таким безжалостным и неумолимым, что дрожь прошла по ее телу. Она отвернулась к кровати Симона, лихорадочно размышляя. Мать многому ее научила, но в том, что требовалось от Аланы сейчас, умение решало не все. Она стала молиться, чтобы хорошенько припомнить, чему учила мать… и чтобы Симон остался в живых.

Ведь вслед за ним могла умереть и она.

Вероятно, какие-то высшие силы хранили ее в тот день. Алана порадовалась, что предусмотрительно прихватила с собой из хижины сумку с целебными травами. Симон горел в жару, сотрясаемый ознобом. Боль пронзала все его тело. Он беспокойно двигался, не затихая ни на минуту. Алана приготовила отвар, чтобы облегчить его страдания. Меррик не отходил от нее ни на шаг, оставаясь за спиной, то ли наблюдая, то ли охраняя племянника. Алана так нервничала из-за этого, что чуть не опрокинула кубок, в который налила горячий отвар.

Она глубоко вздохнула и повернулась лицом к Меррику:

— Обязательно ли тебе нужно вот так следить за мной?

Он скрестил на груди сильные руки.

— Я смотрю, чтобы ты ненароком не отравила Симона.

Алана постаралась сдержаться, отвечая, — Я не собираюсь давать ему отраву, наоборот, хочу заставить его выпить снадобье, которое снимет в животе боль.

— Ну-ка, дай я взгляну, — он подошел поближе и понюхал отвар, — пахнет неприятно, саксонка!

Глаза Аланы сверкнули.

— Если тебя это успокоит, норманн, сначала я сама отопью из кубка.

Меррик не сказал ни да, ни нет, и потому Алана сделала большой глоток отвара. Подождав минуту, он коротко кивнул:

— Продолжай.

Сжав зубы, Алана повернулась к нему спиной, полная решимости забыть о присутствии Меррика, и это не составило для нее труда, так как состояние Симона все ухудшалось. Юноша горел в жару. Сначала она подозревала, что, быть может, парнишка съел что-либо несвежее, но, кроме него, никто в замке не заболел. Не раз у Аланы возникала мысль, что, вполне вероятно, Меррик прав: кто-то отравил юношу.

Всю вторую половину ночи она провела, обтирая Симона холодной водой с головы до ног. Он метался в бреду, желудок не принимал ни воды, ни пищи, боль не утихала, дыхание было тяжелым и частым, губы запеклись, а кожа стала сухой, как пергамент.

Алана пришла в отчаяние. Мать часто предупреждала ее, что это крайне опасные признаки.

Она могла бы помочь больному, если бы заставила его каким-либо образом выпить побольше отвара. И вдруг, набравшись решимости, она взяла камышинку и опустила ее в кубок с отваром. Так, поддерживая ее пальцем, Алана смогла заставить жидкость затекать в камышинку, а потом капать в уголок рта больного. С неистощимым терпением сидела она рядом с ним час за часом, молясь, чтобы он смог проглотить достаточное количество отвара и боли прекратились бы.