Пророчество Луны - [63]

— Я буду тебя ждать!..

Часть четвертая Сатурн

Глава 45

«Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй!» В церкви стоял запах ладана. Тихие голоса монахов перекликались в разгорающемся свете зари. Все в черном, служители Господа поднимались через равные промежутки времени, чтобы подойти и приложиться к иконам Иисуса Христа и Божьей Матери.

После службы монахи толпой вышли из храма. Больше четырех часов они возносили молитвы в монастырской церкви, и до первой трапезы оставалось еще добрых два часа. Это время им надлежало провести в трудах по хозяйству. Один из братьев, молодой человек в облачении послушника — черной рясе без пояса, — прошествовал в небольшую монастырскую приемную. Там его ждал отец-настоятель — пятидесятилетний мужчина с окладистой черной бородой, известный ревностной приверженностью религиозным догмам.

— Брат Иоаннис, — обратился он к юноше решительным тоном, — мне нужно поговорить кое о чем неприятном для тебя.

Молодой монах смиренно опустил взгляд. Как и все остальные, он носил небольшую бородку и длинные, собранные сзади волосы; голову покрывала скуфья.

— Мы должны принять решение относительно твоего монашества. Твои три года послушничества подходят к концу, и ты хочешь принять постриг. Я разговаривал со старейшими монахами. Твоя вера, рвение и добродетель не подлежат сомнению. Нет ничего, что могло бы помешать тебе посвятить жизнь Господу.

Юноша не смел поднять глаз, с волнением ожидая, что же такого неприятного хочет сказать отец-настоятель.

— Есть только одна проблема, — продолжил настоятель строго. — Когда ты появился на горе Афон, еще до того, как попроситься в послушники, ты встретил Феофана Критского, великого художника. Он стал твоим другом и научил тебя писать иконы. Когда ты пришел сюда, мы дали тебе возможность писать лики Пресвятой Богородицы, что было твоим желанием и к чему у тебя несомненный талант. Но меня беспокоит то, как все обернулось. Иконы, которые ты пишешь, все дальше и дальше отходят от принятых канонов.

Брат Иоаннис с удивлением посмотрел на настоятеля.

— Вернее, они соответствуют им только внешне, — поправился настоятель. — Конечно, ты с уважением относишься к материалу, одежде, цветам, символам… но дело в том, что лицо Девы Марии на твоих иконах получается слишком уж человеческим… я бы сказал, даже чувственным.

Послушник удивился еще больше.

— Я уверен, ты и сам того не понимаешь, — говорил дальше игумен, — но некоторых из братьев смущает красота ликов, написанных тобой. Они, скорее, выражают земную, физическую привлекательность, а не возвышенный облик Богоматери. Честно говоря, некоторые из монахов попросили, чтобы последние иконы, которые ты написал, убрали подальше. Они утверждают, что твои иконы вводят их в искушение.

— Как это?

— Ты знаешь, что на Святой горе Афон не дозволено находиться существам женского пола — ни людям, ни животным. Некоторые из братьев не видели женщин десятки лет… и они считают, что на своих иконах ты изображаешь Деву Марию такой женственной, что ее лик наводит на грешные мысли, а не поддерживает в исполнении обета целомудрия.

— Я не верю, — произнес брат Иоаннис.

— Но дело обстоит именно так. И меня это тоже тревожит.

Послушник ничего не ответил.

— Поэтому мы решили, что ты можешь принять постриг только при одном условии.

Настоятель принял строгий вид и посмотрел в глаза юноше.

— Ты больше никогда не будешь писать иконы.

После ранней трапезы в десять часов юный послушник вышел из монастыря Симона-Петра. Быстрым шагом он пустился по широкой тропе, которая вела к морю. Через несколько поворотов обернулся и с тяжелым сердцем посмотрел на величественное сооружение, высящееся на скале. Затем продолжил путь и вскоре свернул на крутую каменистую тропку, идущую вдоль берега на высоте примерно сто пятьдесят метров. Стояло позднее лето, и погода была необычайно мягкой. Перед юношей простирался великолепный вид — горы и холмы, покрытые лесами.

На полуострове Афон, который, словно вытянутый палец, почти на сорок миль уходит в Эгейское море, уже с десятого века жили монахи, и он считался духовным центром православного мира. Тот факт, что Греция с середины пятнадцатого века находилась под османским владычеством, никоим образом не повлиял на рост численности жителей Афона, и несколько тысяч монахов, не только греков, но и русских, молдаван, румын, кавказцев и украинцев, продолжали там жить и молиться. Большинство из них обитало в двадцати крупных монастырях, разбросанных вдоль всего полуострова — как на восточном, так и на западном побережье. Монастыри — в самых больших из них насчитывалось до нескольких сотен человек — можно было разделить на два типа: общежительные и идиоритмические, или особножитные. В общежительных монастырях братья все делали вместе, подчиняясь единому уставу, тогда как в идиоритмических монахи собирались только для богослужений, самостоятельно определяя для себя время послушаний или трапез. Многие монахи обитали в скитах — монашеских общинах из нескольких келий, расположенных неподалеку от храма. Некоторые, так называемые гироваги, избрали необычный образ жизни и бродили от монастыря к монастырю, от скита к скиту, нигде подолгу не задерживаясь. И наконец, на Святой горе жило немало отшельников, в большинстве своем старых иноков, которые после долгих лет жизни в монастыре предпочли затворничество.