Пророчество Асклетариона - [3]

— Я тоже вас своим учителем считаю, — сказал Максим погромче, чтобы доктору искусствоведения слышно было и на кухне. — Заочно, так сказать… Спасибо вам за ваши книги… Я учился по ним в своё время.

— На здоровье! Только, как я вижу по твоему образу, не тому, видать, научился. Не рыночному отношению к нашему духовному делу… — отозвался маэстро, и тут же запахло зашкворчило, запахло жареным луком. — Ты молодец, что оказался в нужное время и к месту у меня. Это очень важно: оказаться в нужное время в нужном месте. Я все время опаздываю. Но, впрочем, горжусь этим. Точность ведь вежливость королей, а какие короли из нас сегодня? — Что-то с грохотом упало, Доктор Велес вскрикнул и виртуозно, как и подобает истинному маэстро, выругался. — Не пугайся, Звездочёт, это не милиция в дверь стучится… Это кухонная утварь с крючка сорвалась.

Профессор крикнул с кухни, чтобы гость распечатывал бутылки. Его праздничная кулинарная работа, судя по звукам и запахам, была на завершающем этапе. Доктор Велес мелькал перед глазами Максима, как старая зебра в вольере зоопарка. Хотя Максим для себя уточнил сравнение — «словно старый зебр». Так было точнее.

Профессора, не привыкшего к долгому одиночному заточению, несло по кочкам. Он буквально упивался человеческим общением.

— Я ведь тоже бывший спортсмен, — говорил он, накрывая на стол. — В свое время за бутылкой для самого Егора Святогорова бегал… Он кагор церковный уважал, а церкви в Москве при Хрущеве через одну работали. И кагором там не торговали. Так покупал в каком-нибудь чипке портвейшок, рисовал этикетку кагорную, слюнями присобачивал к бутылке — и всучивал маэстро. Если Егор был пьян, то проходил номер. Но однажды раскушал хитрость подмастерья…

— Этикетку поддельную?

— Нет, портвейн… Пойло, честно сказать, вообще ни в дугу было. Даже по совковским стандартам. Орал на меня так, будто его отравили грибами и теперь ничто, даже промывание желудка, его уже не спасет… Ничего, обошелся пойлом «Мосплодвинпрома»… Стоило только стакан выпить — и, как истинно русский человек, он сразу же привыкал к хорошему. Не веришь, Звездочёт? Истинная правда! Мне и сейчас вкус портвейна будит в душе прекрасные позывы молодости. Ведь в юности все мы — гении. Пусть не признанные, но обязательно — гении! Сами с усами. Потом эта детская болезнь проходит. Как корь. Или скарлатина… Жаль, что проходит. Хотя — всему свое время. Время быть гением, время бить, время пить и время умирать… Жаль, что не догадываемся попросить у смерти бессмертия.

— У смерти… бессмертия? — опешил Максим.

— Бессмертия, бессмертия, сынок, — лукаво улыбаясь, ответил Доктор Велес.

— Как это?

Экс-профессор ринулся к книжной полке, забитой старыми книгами и листами с рисунками. Он вытащил какую-то папку и стал швырять на пол рисунки, выполненные карандашом и акварелью, приговаривая:

— Это не то, это снова не то, это опять не то… А вот это — ТО!

Доктор Велес бросил рисунок на стол.

— Вот, зацени, Звездочёт!

Максим с интересом стал рассматривать рисунок. Ничего выдающегося: умелой рукой акварельными красками был изображён буран в степи. Снежная круговерть, через которую пробивается согбенная фигурка обречённого на смерть маленького человека.

— Ничего не видишь? — спросил профессор.

— Метель…

— Ты путника в ночи видишь?

— Вижу…

Ни хрена ты не видишь… Что у него в руке?

Максим напряг зрение.

— Какая-то жёлтая точка.

— Точка, — передразнил парня Доктор Велес. — Это Искра Жизни! Каким-то чудом этот слабый по виду человек сумел сохранить Искру Жизни, парень! Вот что надо художнику, чтобы стать бессмертным.

Профессор потёр руки, будто они у него озябли, стал, как на лекции в аудитории, прохаживаться у стола — туда три шага, три шага обратно.

— Знаешь, Звездочёт, этот этюд написал мой любимый ученик, Коля по фамилии Рак. В юности он замёрз в степи насмерть. Двенадцать часов пролежал на снегу при двадцатиградусном морозе. Какие-то шофера подобрали его без малейших признаков жизни. Ну, притащили в свой вагончик, положили окоченевший труп мальчишки на лавку… А к вечеру мальчик открыл глаза.

— Как тебе удалось ожить? — спросили его потом те добрые люди.

— Я уснул и во сне попросил бессмертия у смерти, — ответил мальчик.

— Невероятная история, — выдохнул Максим.

— Вероятная. Вполне. В застывших клетках, под слоем окоченевших мышц теплилась слабая, но Искра Жизни. Не дать ей погаснуть — вот в чём наша задача. И это главное предназначение истинного Художника на вечной Земле, где жизнь и смерть идут рука об руку.

Доктор Велес закончил свою лекцию и плюхнулся на кожаный диван, жалобно скрипнувший ржавыми пружинами.

— Понял хоть что-то, Звездочёт, а?

— Перевариваю, — после паузы тихо ответил Максим.

— Ну, ну, — хорошо, коль котелок варит… А то ведь нынче думать наш брат не любит. Раз, два — и слепил из говна конфетку, которую назвал дурацким словом — «инстоляция». Ловкачи её за мзду на выставку современного искусства, так сказать, пристроили… А народ, пипл — он ведь и конфетку из говна скушает. Как не скушать, коль в такой фантик закрутили! Вот тебе и слава! И главное, по их разумению — деньги.