Пророчество Апокалипсиса 2012 - [42]

Большую часть грабительских набегов совершали мои бывшие соплеменники, но виноватым себя я не чувствовал. Я больше не считал себя ацтеком, членом племени людей-псов, и предпочитал вовсе не вспоминать о своем дикарском прошлом. Ныне я принадлежал к привилегированным домочадцам одного из самых влиятельных людей в государстве, и моя нынешняя жизнь была несопоставима с прошлой. Конечно, это не значило, что все в ней было так уж гладко. После двух неудавшихся покушений я понимал, что подвергаюсь серьезной угрозе. Кроме того, мое положение не казалось мне таким уж стабильным: я, например, так и не женился, отчасти из-за неуверенности, связанной с моим прошлым, но более всего из-за колоссальной загруженности работой. По тому, как ко мне относились и Звездочет, и правитель, я чувствовал, что мне определен некий особый жизненный путь. Куда он меня заведет, еще неведомо, а при отсутствии уверенности в будущем обзаводиться семьей и домом мне было боязно. Поэтому вместо семейного ложа я время от времени удовлетворял свою телесную потребность с помощью Цветка Пустыни, в которой видел самую подходящую для себя спутницу и лучшую любовницу, какую только можно пожелать. При этом нам приходилось держать наши с ней отношения в секрете и следить за тем, чтобы не выдать себя неосторожным словом. Ибо добрачная близость запрещалась жрецами, а я имел все основания полагать, что нахожусь под их самым пристальным наблюдением. Они ненавидели все дела и начинания, поддерживаемые Кецалькоатлем и Звездочетом, и я в качестве доверенного помощника Звездочета представлял собой желанную мишень для их злобы. Меня от нападок жрецов могло защитить покровительство близких к правителю Щита и Звездочета, но насчет Цветка у меня такой уверенности не было. Мне вовсе не хотелось, чтобы ее превратили в профессиональную блудницу, за маисовый паек ублажающую воинов и чиновников. А если бы жрецы уличили девушку в ненадлежащем поведении, ее вполне могла ждать столь плачевная участь.

Я направлялся в обсерваторию, к Звездочету. Наблюдательная площадка находилась на вершине башни, представлявшей собой вторую по высоте точку во всем городе: еще выше находился лишь храм на макушке священной пирамиды.

Большую часть своих наблюдений мы со Звездочетом проводили именно на вершине башни. Вдоль открытой дорожки, что огибала смотровую площадку, были рассредоточены различные приспособления и инструменты, которые мы использовали в своих исследованиях. Некоторые, такие как столбы и отметины, помогавшие следить за движением бога Солнца, были неподвижными, другие, вроде звездных крестов, переносными. Кроме того, в нашем распоряжении имелось маленькое строение с одной лишь дверцей, без окон, но с рядом отверстий в крыше, сквозь которые внутрь попадали солнечные лучи. Закрыв дверь, мы отрезали внутреннее помещение от дневного света, а лучи, проникавшие через маленькие отверстия, позволяли нам четко отслеживать движение бога Солнца.

Полученные данные служили не только для того, чтобы оповещать о ходе времени, они использовались и во многих других целях. Основываясь на годичных циклах движения бога Солнца, мы определяли лучшее время для сева — и даже лучшее время для начала военного похода, поскольку было очень важно, чтобы к посевным работам или к уборке урожая воины вернулись домой.

Ноги Звездочета слабели, взбираться по крутым ступеням ему становилось все труднее, так что чем дальше, тем большую часть наблюдений я выполнял самостоятельно. Кроме того, ухудшалось и его зрение, глаза подводили, в силу чего ему приходилось все чаще полагаться на мои, куда более острые. Я прекрасно это понимал, но никогда не подавал виду.

Его легкие тоже выдерживали нагрузку с все большим трудом, при подъеме по ступеням он задыхался, и, как он ни старался, скрывать это удавалось все хуже. Звездочет все больше напоминал мне моего приемного отца, старого шамана-ацтека, который на пороге смерти тоже, взобравшись на холм, долго не мог отдышаться.

27

Заря уже занималась, когда я ступил на смотровую площадку и помахал ночному дозорному, которому скоро предстояло смениться с караула. Дозорный дежурил на площадке и днем и ночью, ибо она служила не только обсерваторией, но и наблюдательным пунктом, позволявшим издалека замечать и очаги пожаров, и надвигающиеся бури, и приближение вражеских войск, и вообще что-либо необычное.

Дежурный сообщил мне, что заметил огонь и дым всего несколько минут назад и уже забил в барабан уиуитль.

Теперь дым увидел и я: он поднимался откуда-то из-за гряды поросших деревьями холмов, что тянулись к югу от города, а не к северу, где лежали земли ацтеков. Скорее всего, это не был поджог, но любой пожар представлял угрозу для изнуренных засухой посевов, готовых вспыхнуть от любой случайной искры. А всякий пожар, затрагивавший поля маиса, грозил усугубить и без того непростое положение с провизией.

Но по крайней мере, этот огонь запалили не люди-псы, а то жаждущие крови жрецы, ненависть которых к моему бывшему племени не знала границ, вновь завопили бы об отмщении. Любая враждебная вылазка ацтеков подвергала опасности всякого, в чьих жилах текла ацтекская кровь, и меня в том числе.