Пропавшие люди - [19]

— Эй, — шевелится Арс. — Холодно.

Он поворачивается к другу и натыкается на суровый взгляд. Бормочет:

— Дай мне какой-нибудь свитер.

— Обойдёшься. Ты что-то совсем здесь затерялся, мэн. Играешь, играешь… Ты сколько уже не выходил на улицу?

У Арса в глазах датчик настроения. И сейчас шкала сползает до красной отметки.

— Ты что мне? Мама?

— Мама. Это, ваще, моя квартира. Если что.

— Ну, давай ты не будешь жадничать. Я попросился у тебя пожить, ты что сделал? Разрешил. Пошли в Кармагеддон лучше вдвухе.

— Не-а. Сегодня ты делаешь то, что скажу я.

Арс ставит игру на паузу. Откидывается на спинку стула и смотрит злыми глазами.

— Ты зря беспокоишься. Моя крыша на месте и никуда не собирается уезжать.

— Посмотри на себя, чувак. Крыша на месте, но пол прогнил и вот-вот провалится.

Воздух вокруг Арса накаляется. Воняет немытым телом, пивные баклашки под столом катаются с противным звуком.

Малыш примиряющее улыбается. Запускает руки в волосы, сцепляет их на затылке.

— Послушай, чувак. Я знаю, что тебе тяжело. Но я также знаю, что ты это переживёшь, и только хочу немного подтолкнуть. Мы же друзья, ну. Послушай меня, хотя бы раз доверься мне.

Арс с силой впечатывает мышку в стол.

— Только ты можешь так честно и открыто говорить банальности.

Одеваются. Арс влезает в джинсовую осеннюю куртку на меху. Натягивает шапку. Стены пихают тебя обшарпанными углами, пол стонет под ногами. Двушка под самой крышей, так что слышно, как чистят перья и устраиваются на ночлег голуби. Из соседней комнаты играет Моралес, на подоконнике дымится недопитый чай.

На какие средства семнадцатилетний пацан обитает в центре Самары, Малыш не распространялся. Да Арс не особо и спрашивал. За всё время, пока он жил здесь, ни родители Малыша, ни какие-нибудь его родственники ни разу не появились. Он живёт один, сам себе готовит еду, сам ходит за продуктами, сам открывает дверь соседям во время ночных репетиций с саксом, когда те приходят жаловаться на шум. Разговаривает с ними очень вежливо.

Малыш никогда не выключает музыку, часто оставляет гореть свет. Уходит всегда как будто на минуту, словно бы сейчас покурит и вернётся.

Они выходят на улицу. Снег лезет под куртку, будто желая согреться. Малыш в своём бешеном красном пальто и шарфе похож на снегиря. На голове всё та же кепка, он плывёт в холодном воздухе, словно ледокол.

Бредут до ближайшей остановки. Вечер четверга, и вокруг полно людей. К каждому автобусу, выныривающему из-за поворота, прикованы десятки глаз, тут же образуются небольшие очереди. Холодно, и струйки пара смешиваются над головами, размывают свет фонаря.

Малыш лыбится.

— Помнишь, как мы взрывали чарты на Ленинградке?

— Ну. Прям как Ю Ту, — Арсу интересно, он вращает головой, как выпавший из спячки филин. Что же всё-таки задумал друг?..

— Значит, сейчас тебе будет легко. Ты конь.

— Сам ты конь.

— Послушай меня. Ты конь, а вот там едет автобус. Залазаешь в него через переднюю дверцу. И говоришь… как, по-твоему, говорят кони?

— И-го-го, — выдавливает Арс через заиндевевшие губы.

— Вот. Это и говоришь. Громко и от души, чтоб все слышали. Три раза. И не улыбайся при этом, улыбнёшься — всё пропало. Просто пробиваешь билетик и спокойно едешь до следующей остановки. Там и встретимся.

— Иди на хрен. Я же тебе не младший брат, чтобы надо мной издеваться.

Глаза Малыша смеются, хохочут, сияют настоящим светом, тем самым, что остался в одном из окон на последнем этаже.

— Ты мне больше, чем младшенький. У меня никогда не было братки. Знаешь, как хотелось брата и сестричку? Я даже родителей, помню, упрашивал, когда мне было лет семь или восемь. Папу. Даже подкупить его пытался. У нас дома были кассеты с порнухой припрятаны, я тайком насмотрелся и быстро смекнул, что к чему. Достал из шкафа также припрятанную мамой бутылку вина, чтобы родителям перед этим делом выпить, собрал денег из копилки. Подхожу к отцу и говорю: Па, значит, братку хочу. Сделай, а? И деньги протягиваю. Я, говорю, на памперсы ещё подзаработаю потом.

— А он что?

— Он как пошёл ржать. Ща, говорит. Выпил и спать завалился. Я тогда партизанским способом начал действовать. Нашёл презервативы и проткнул их иголочкой. Вот за это влетело потом. И всё равно ничего не получилось.

Малыш закидывает на плечо Арсу руку.

— Так что ты мне как брат. Честно.

— И что, ты думаешь, в этом будет толк?

— Я сам так делал, — утверждает Малыш. — Был такой период, когда хотелось повеситься в толчке. Очень хорошая встряска получается. И для тебя, и для людей. Знаешь, какие у них глазищи делаются? А многие и вовсе не замечают. Ну, сам увидишь. Ну как?

Автобус уже подкатывает к остановке. Арс выныривает из-под руки, неуверенно идёт к открывающимся дверям.

— Представь, что ты конь, — орёт следом Малыш. Кто-то в толпе оборачивается на голос, смотрит в их сторону пустыми сизыми глазами. Малыш оглушительно смеётся, потирая восковые от холода руки.

— Скачи галопом!

2002, апрель.

Гитара визжит, превращая духоту помещения в пропитанный болью и злостью фарш. Чёрная коробка с уголками, обитыми для внушительности (а может для какой-то практической пользы) железом, корчится, плюётся звуками, словно советский пулемёт времён второй мировой.