Пропавшие девочки - [45]

– Скажи мне еще раз, – Арон зажимает мое ухо зубами, – когда твоя мама вернется домой?

Он уже заставил меня повторить это три раза.

– Арон, – говорю я, смеясь, – хватит.

– Пожалуйста, – просит он, – это так сексуально звучит.

– Она не вернется, – сдаюсь я. – Она вообще не придет домой.

Арон улыбается и перемещает губы от моей шеи к линии челюсти.

– Мне кажется, это самые возбуждающие слова во всем английском языке.

Что-то жесткое и металлическое впивается мне в поясницу, видимо, каркас раскладного дивана. Я стараюсь не обращать на это внимания, стараюсь войти в нужное настроение, что бы это ни означало. Никогда не понимала значение этой фразы. Она звучит так, будто настроение – это что-то, что мы выбираем сами и надеваем, словно штаны. Мы с Дарой однажды решили, что «сексуальное настроение» – это, должно быть, облегающий кожаный комбинезон. А я большую часть времени предпочитаю просторные спортивные штаны.

Но когда колено Арона оказывается у меня между ног, он переносит вес и наваливается на меня, я издаю громкий крик.

– Что? – Он мгновенно отодвигается с виноватым видом. – Прости. Я сделал тебе больно?

– Нет. – Теперь я смущаюсь и инстинктивно прикрываю грудь рукой. – Прости. Что-то впилось мне в спину. Ничего страшного.

Арон улыбается. Его черные блестящие волосы сильно отросли. Он отбрасывает их с лица.

– Не закрывайся, – просит он, дотягивается до моей руки и отстраняет ее. – Ты такая красивая.

– Ты не объективен, – отвечаю я.

Это он красивый. Мне нравится, что он высокий, что я чувствую себя такой маленькой рядом с ним, мне нравится, что благодаря баскетболу его плечи и руки стали такими сильными. Мне нравится цвет его кожи, сливочно-золотой, словно свет, проникающий сквозь осенние листья. Мне нравится форма его глаз и то, что у него такие шелковистые прямые волосы.

Мне нравится в нем столько разных мелочей, насечек на компасе, точек на диаграмме. Но когда я спрашиваю себя о том, люблю ли я его, мой ответ – нет. Не люблю. Или не могу любить. Не знаю, что из этого верно. Да и имеет ли это значение.

Арон хватает меня за талию и отклоняется назад, сажая меня на колени, так что теперь я сверху. Затем он снова меня целует, осторожно исследуя мой язык своим, водит ладонями вверх и вниз по моей спине, касаясь меня так, как он привык делать все: со сдержанным оптимизмом, словно я – животное, которое можно спугнуть неаккуратным прикосновением. Я пытаюсь расслабиться, пытаюсь выбросить из головы ненужные глупые образы и мысли, но все, на чем мне удается сфокусироваться, – это телевизор, который все еще включен. Показывают эпизод старой телеигры, где участники соревнуются, приобретая продукты.

Я отстраняюсь на долю секунды, Арон теряет контроль над собой, и я вижу, что он расстроен.

– Прости, – говорю я. – Я просто не уверена, что смогу заниматься этим под саундтрек из «Экономии».

Арон тянется за пультом, который лежит на полу рядом с нашими футболками.

– Хочешь переключить?

– Нет. – Я мягко его отталкиваю. – Я имею в виду, это не… Я просто не уверена, что смогу этим заняться. Прямо сейчас.

Он хватает меня за ремень прежде, чем я успеваю слезть с его колен. Он улыбается, но его глаза темнее, чем обычно, и я уверена, что он изо всех сил старается не злиться на меня.

– Давай же, Ник, – говорит он. – Мы ведь никогда не бываем одни.

– В каком смысле? Мы всегда одни.

Он опирается на локоть и стряхивает волосы с глаз.

– Не совсем, – возражает он, – не так, как сегодня, – он слегка улыбается. – Мне все время кажется, что ты убегаешь от меня.

Он снова кладет руку мне на талию и привлекает к себе, заставляя сесть обратно на его колени.

– Чего ты хочешь? – выпаливаю я, прежде чем успеваю остановить саму себя.

Он застывает в миллиметре от моих губ и отклоняется, чтобы посмотреть на меня.

– Знаешь, а все считают, что мы переспали в День Отцов-основателей, – говорит он.

Мое сердце начинает бешено колотиться, как у зайца.

– И что?

– А то… – Он снова целует мою шею и медленно продвигается к уху. – Раз уж все всё равно думают, что мы…

– Ты это несерьезно. – В этот раз я резко выпрямляюсь и слезаю.

Он с усилием выдыхает.

– Только на четверть серьезно, – отвечает он, забираясь на диван и скрещивая ноги. Он облокачивается на свои колени и проводит тыльной стороной ладони по моему бедру. – Ты так и не рассказала мне, что случилось с тобой в День Отцов-основателей. – Он все еще улыбается, но это лишь полуулыбка, которая не отражается в его глазах. – Загадочная исчезающая подружка, – его рука скользит вверх по моему бедру. Он дразнит меня, все еще надеясь создать правильное настроение. – Таинственная пропавшая девочка…

– Я не могу, – говорю я неожиданно для себя самой и сразу чувствую прилив облегчения. Как будто у меня под ребрами застряло нечто тяжелое и жесткое, а теперь оно ушло, пропало, исчезло.

Арон вздыхает и убирает руку.

– Все в порядке, – говорит он. – Можем просто телик посмотреть или что-нибудь в этом роде.

– Нет. – Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, думаю о его руках и улыбке и о том, как он выглядит на баскетбольной площадке – подвижный, загорелый и красивый. – Я имею в виду, я не могу. Встречаться с тобой. Больше.