Пропавшие девочки - [34]

– Русалка! Русалка!

Голоса тонут в общем гуле. Я перекатываюсь на спину, и после двух неудачных попыток мне наконец удается подняться. Толстуха все еще пытается оторвать собачонку от задницы Хизер. Роджерс изо всех сил старается сдерживать толпу. Я семеню прочь со сцены с максимальной скоростью, которую позволяет развить мой костюм, полностью игнорируя тот факт, что русалки не умеют ходить, и невзирая на то, что песня еще не закончилась. Как только я скрываюсь за пальмами, первым делом пытаюсь избавиться от хвоста, но в «молнию» попадает мой носок, и замок застревает. Я едва не падаю.

Но меня поддерживает чья-то рука.

– Ой, полегче тут. Сотрудникам ФэнЛэнда запрещено падать лицом вниз больше одного раза в день.

– Очень смешно. – Я отдергиваю руку.

– Да ладно. Не злись. Дети в восторге. – Я ясно вижу, что он изо всех сил сдерживается, чтобы не расхохотаться. Впервые после той вечеринки, которую я пропустила, он мне улыбается. – Так. Дай-ка я тебе помогу.

Я стою, не шевелясь, пока он медленным скользящим движением расстегивает «молнию», аккуратно высвобождая ткань из железных зубцов. Его пальцы касаются моей лодыжки, и по моему телу пробегает теплая дрожь.

«Стоп. Стоп. Стоп. Теперь он с Дарой».

– Спасибо. – Я скрещиваю руки на груди, сильно смущаясь из-за того, что на мне по-прежнему прозрачный нейлоновый топ, а грудь прикрывает лишь пара ракушек. Он распрямляется, перекинув русалочий хвост через руку.

– Не знал, что ты выбрала сценическую карьеру, – говорит он с улыбкой.

– Вообще я думаю сосредоточиться на профессиональном самоунижении, – отвечаю я.

– Ммм. Хороший выбор. У тебя есть талант. Хотя я слышал, что это сложная специальность.

На его левой щеке появляется глубокая ямочка. Когда мне было пять или шесть, он однажды позволил мне поцеловать его туда.

– Ну да. – Я пожимаю плечами и смотрю в сторону, чтобы не пялиться на его ямочки, которые напоминают о тех временах, о которых я предпочла бы забыть. – Но у меня природный талант.

– Похоже на то. – Он делает шаг ко мне и подталкивает локтем. – Давай же, позволь мне подвезти тебя до дома.

Я почти отказываюсь. Все изменилось, и нет смысла притворяться, что это не так.

Прошли те времена, когда я могла сидеть в его машине, задрав босые ноги, а Паркер притворялся, что злится из-за отпечатков пальцев ног на лобовом стекле, а Дара, непристегнутая, сворачивалась калачиком на заднем сиденье, ноя, что ее никогда не пускают на переднее. Ушли те дни, когда мы ездили по заправкам и супермаркетам, разыскивая самые странные товары в продаже, или просто катались с открытыми окнами, пока океан бушевал где-то в отдалении, а сверчки трещали так, словно настал конец света.

Пути назад нет. Все это знают.

Но Паркер обнимает меня за плечо, и от него по-прежнему пахнет смесью грушанки и мягкого хлопка. И он говорит:

– Знаешь что? Я даже разрешу тебе задрать ноги, хоть они и пахнут.

– Неправда, – возмущаюсь я, отталкивая его, но не могу сдержать смех.

– Ну так что? Что скажешь? – Он потирает нос и заправляет волосы за ухо, тайный код, который означает, что он сильно чего-то хочет. – Ради прежних времен.

И в эту секунду я верю, по-настоящему верю, что все можно вернуть.

– Ладно, – соглашаюсь я. – Ради прежних времен. Но… – Я поднимаю палец. – Только ни слова про эту идиотскую компьютерную игру, в которую ты все время играешь. На сегодня с меня хватит.

Паркер притворяется обиженным.

– «Античные цивилизации» – не игра, – возражает он, – это…

– Образ жизни, – заканчиваю я за него. – Я знаю. Ты уже говорил это миллион раз.

– Ты хоть понимаешь вообще, – разглагольствует он, пока мы движемся к парковке, – что у меня ушло два года на то, чтобы построить свою первую арену в этой игре?

– Надеюсь, ты не рассказываешь об этом девушкам на первом свидании.

– Нет, конечно. Только на третьем. Не хочу казаться распущенным.

И в этот момент, когда я иду рядом с Паркером и между нами, отбрасывая блики прямо в глаза, висит этот дурацкий костюм, мне в голову приходит идея, как отпраздновать день рождения Дары.

Дара, 14 февраля

Сегодня Паркер меня бросил. Снова.

Счастливого гребаного Дня влюбленных!

Самое странное, что все время, пока он говорил, я рассматривала ожог на его плече и думала о том дне (это был первый год в старших классах), когда мы раскалили зажигалку, чтобы выжечь эти отметины на коже, поклявшись, что всегда будем лучшими друзьями. Мы трое. Но Ник отказалась это делать. Несмотря на то что мы умоляли ее, несмотря на две порции водки, от которых ее едва не унесло.

Наверное, не зря люди говорят, что из нас двоих она – умная.

Он сказал, что это было «ошибкой». Ошибкой. Как неправильный ответ в тесте по математике. Как случайно повернуть налево, когда тебе нужно направо.

А еще он сказал: «На самом деле я тебе даже не нравлюсь». А еще: «Мы ведь были друзьями раньше. Почему бы нам не стать ими снова?»

Да ладно, Паркер? Ты же набрал 2300 баллов на итоговых тестах. Так что догадайся.

Мы говорили почти два часа. А точнее, он говорил. Я не помню и половины из того, что он сказал. Я все смотрела на этот шрам, крошечный полумесяц, похожий на улыбку. И думала про ту нестерпимую боль, которая пронзила меня, когда зажигалка коснулась кожи. Прикосновение было таким горячим, что показалось ледяным. Странно, что можно перепутать два таких разных ощущения. Горячо и холодно.