— Не думаю, Родни, что здесь есть повод для смеха, — грустно ответила мужу Джоанна. — Нельзя допускать, чтобы дети в возрасте Эверил судили родителей с такой… с такой строгостью!
— Ты полагаешь, она еще недостаточно взрослая, чтобы осознавать ответственность свидетеля?
— Не будь таким казуистом, таким законником, Родни! Хотя бы дома, я прошу тебя.
— А кто превратил меня в законника, в казуиста? Уж во-всяком случае не дети, — с усмешкой произнес Родни.
— Я серьезно с тобой разговариваю, Родни! — вспылила она. — Нельзя так непочтительно относиться к родителям, как относится к нам Эверил!
— А я считаю, что Эверил достаточно почтительна для ребенка ее возраста. Она не станет злоупотреблять показной непосредственностью, которая меня так раздражает в нашей Барби.
Да, это была правда, Джоанна не спорила. Барбара, например, в истерике могла крикнуть: «Вы все мне противны! Я вас ненавижу! Я хочу умереть! Вы еще пожалеете, когда меня не будет!»
— Но, Родни! — поспешно возразила Джоанна. — Просто у Барбары такой темперамент. Она всегда потом извиняется за свои слова.
— Да, это верно, — вздохнул Родни. — Бедный маленький чертенок! Она совсем не думает о том, что говорит. А вот у Эверил зато очень тонкое чутье, на неискренность, на фальшь.
— Фальшь! — сердито воскликнула Джоанна. — Что ты имеешь в виду? Объясни, пожалуйста!
— Послушай, Джоанна. Разве ты сама не видишь, какой ерундой мы напичкали наших детей? Например, презумпция нашего всеведущего авторитета. Или безальтернативная обязательность считать единственно верным и правильным все, что бы мы с тобой ни делали. Мы внушали им, что мы все знаем, мы знаем как лучше, мы — их единственная опора и спасение. И все это в отношении маленьких, беспомощных существ, которые до поры до времени находились в полной нашей власти. Ты представляешь себе ужас их положения?
— Ты говоришь о детях как о совершенно бесправных рабах!
— А разве наши дети не рабы? Они едят то, что мы им даем. Они носят то, что мы на них надеваем. Они даже говорили те слова, которые мы с тобой требовали от них. Вот цена, которую они заплатили за нашу защиту и покровительство. И теперь у них нет ничего своего. Но они растут, и с каждым днем становятся все ближе к свободе.
— К свободе? Какой свободе, Родни? — с презрением воскликнула Джоанна, — Разве свобода существует?
Родни, словно получив удар, остановился, посмотрел на нее долгим взглядом и грустно вздохнул.
— Нет, я не думаю. Ты права, Джоанна, — с тяжелой, медлительностью проговорил он.
Повернувшись, он медленно вышел из комнаты, сутуля плечи.
При взгляде на мужа Джоанну словно пронзила острая боль.
«Теперь я знаю, какой ты будешь в старости», — горестно подумала она.
Родни стоял на перроне вокзала Виктория…
Свет падал на обострившиеся черты его усталого лица..
Он сказал, чтобы она берегла себя..
И вдруг, несколько минут спустя…
Почему же ее мысли, все время возвращаются к этой сцене? Совсем неправда, что Родни обрел свободу! Родни очень в ней нуждается! Он без нее тоскует в пустом доме, где кроме слуг, никого… Он никогда никого ни о чем не попросит. У него совсем нет друзей. Разве что какой-нибудь ненормальный, вроде Харгрейва Тейлора, этого нескладного дурака! Она так и не поняла, почему Родни подружился с ним. Или еще этот занудливый майор Миллз, который не умеет вести беседу ни о чем, разве что только о пастбищах, да о том, как ухаживать за коровами…
Конечно же, Родни очень скучает без нее!
Когда она подошла к гостинице, индус вышел ей навстречу.
— Надеюсь, прогулка была приятной, мамсахиб? — вежливо спросил он.
— Да, — ответила Джоанна, — очень приятной.
— Обед скоро будет готов. Очень хороший обед, мэмсахиб.
Джоанна ответила, что очень этому рада. Но обещание управляющего оказалось пустым обещанием, потому что обед был точно такой же, как и вчера. Единственное, что его отличало от вчерашнего, это персики на десерт вместо абрикосов. Конечно, это был совсем не плохой обед, но главным его недостатком было как раз то, что он был точно такой же, как и вчера.
После обеда ложиться спать было еще рано, и Джоанна снова горячо пожалела, что не взяла с собой побольше книг или вязание. Она даже попыталась перечитать заново наиболее интересные страницы из «Леди Катерины Дизарт», но не смогла.
Если бы у нее было хоть какое-нибудь дело, думала Джоанна, хоть какая-нибудь работа! Если бы у нее были карты, она занялась бы раскладыванием пасьянса. Или какие-нибудь игры, триктрак, например, или шахматы, или шашки на худой конец — она сыграла бы сама с собой!
Действительно, в такой обстановке, какая только чепуха не лезет в голову! Подумать только: ящерицы, высовывающие свои головки из норок… Бред! Но мысли, снующие в голове, все-таки остаются. Мысли, порой пугающие, порой вызывающие раздражение и досаду., А иногда такие постыдные мысли, что просто не хочется, чтобы они возникали!
Так почему же все-таки они появляются в ее голове? Откуда они берутся? В конце концов, может человек или не может управлять своими мыслями?. Возможно ли при каких-нибудь обстоятельствах запрещать себе думать о чем-либо неприятном? Да, надо запретить этим юрким ящерицам высовывать головки из своих норок, запретить этим зеленым проворным змейкам проскальзывать по краю сознания, раздражая и тревожа!
