Пропавшая экспедиция - [36]

Естественно, научное сообщество не воспринимало смелые гипотезы месье Шпильмана всерьез, полагая издававшиеся им монографии наукообразным бредом, годным лишь в макулатуру, а их автора — либо безответственным фантазером, либо, хуже того, прагматичным и расчетливым дельцом, умышленно разжигающим нездоровый ажиотаж вокруг легендарного континента с целью обогащения. Следует отметить, что месье Шпильмана нисколько не смущал этот факт, по крайней мере, он этого никак не показывал. Более того. Чем больше в месье Шпильмана летело критических стрел, посланных из высоких академических кабинетов, тем крепче становилась его уверенность в том, что он — на верном пути. Ведь его знаменитого деда, Генриха Шпильмана, заносчивые профессора с академиками тоже не ставили ни в грош, что нисколько не помешало ему откопать Трою, сделав одно из самых громких археологических открытий нашего времени.

— Дедуля вам, индюкам самодовольным, утер-таки, ваши высокомерные носы! — бывало, твердил, как заклинание, Шпильман младший, когда оставался с собой наедине. — И я вам их утру, за мной не заржавеет!

Поскольку, вдобавок к громкой фамильной славе, Поль Шпильман унаследовал от деда более чем приличное состояние, все изгои научного сообщества, подвергшиеся остракизму за независимые суждения и по прочим сходным причинам, не чаяли в нем души, почитая своим меценатом, благодетелем и заступником. В первую голову, это, естественно, касалось атлантологов, бывших у месье Поля на особом положении. Не будучи скрягой, он ежегодно тратил крупные суммы, финансируя поиски затонувшего континента, то у Гибралтарской скалы, где некогда высился один из знаменитых Геркулесовых столбов, то в Северной Атлантике, у южной оконечности Гренландии, то в Саргассовом море, и еще западнее, у берегов Бермудского архипелага. Поиски не приносили результатов, зато ощутимо били по карману, и любой меценат давно бы решил, что игра не стоит свеч, в самом деле, хватит швырять деньги на ветер. Но, не внук Генриха Шпильмана. Месье Поль не отступал, веря в свою счастливую звезду никак не меньше полковника Перси Офсета.

По слухам, упорно циркулировавшим среди атлантологов всех мастей, вращавшихся вокруг месье Поля подобно планетам, захваченным гравитационным притяжением черной звезды, уверенность Шпильмана младшего в существовании Атлантиды зиждилась не на ровном месте. Напротив, ее питали несколько монеток из странного белого металла, к слову, действительно здорово напоминавшего материал Ключа, привезенного из Латинской Америки Перси Офсетом. Поговаривали, Поль Шпильман получил монетки от деда, добывшего их во время раскопок холма Гиссарлык в Турции, у берега Мраморного моря, но не решившегося обнародовать находку, чтобы лишний раз не провоцировать критиков. После того, как старший из Шпильманов объявил, что нашел Трою, они и так исходили слюной, и только искали повод, как бы его сильнее уколоть. Правда, никто из атлантологов не видел этих бесценных артефактов вживую, поскольку месье Поль никому никогда не показывал их. Зато все знали откуда-то, что на аверсе монеток отчеканен профиль сурового бородатого властелина, а на реверсе: высоченная башня наподобие Вавилонской, с античным храмом на верхушке, украшенным рогами исполинского буйвола. Отчеканенная клинописью надпись гласила:

ЦАРЬ ЦАРЕЙ ХРОНИК, ВЛАДЫКА АТЛАНТИДЫ

Учитывая все изложенное выше, легко понять, чем руководствовался месье Шпильман, когда он, едва узнав из газет о возвращении сэра Перси из Бразилии, а, заодно, и об обструкции, устроенной знаменитому путешественнику в Лондоне, сразу же решил протянуть тому руку помощи. И, сделал это, не откладывая в долгий ящик.

Как стало известно нашей редакции, в первых числах апреля 1906 года, то есть, спустя всего три недели после отвратительной потасовки на Cromwell Road, сэр Перси держал в руках солидный почтовый конверт со штемпелем, где в качестве обратного адреса указывалось:

France, Paris, Boulevard du Temple, 11,

INVESTISSEMENT DE LA SOCIETE "NOTRE MAISON — ATLANTIS"

Конечно, доподлинно неизвестно, что именно написал меценат и внук прославленного археолога-любителя выдающемуся путешественнику, но не прошло и нескольких дней, как полковник Офсет спешно покинул Лондон и вскоре прибыл в Париж. Многочисленные недоброжелатели судачили, что, кроме подписанного месье Полем приглашения, в конверте наверняка обнаружились билеты на поезд до Фолкстона, и другой, следующий из Кале в Париж, не говоря уж билетах на паром, крейсирующий через Ла-Манш, заблаговременно заказанные на имя полковника. Или присовокупленный к посланию чек на кругленькую сумму, чтобы сэр Перси смог оплатить проезд самостоятельно.

— Иначе, довелось бы ему, как миленькому, ковылять до Парижа пешком, — потешались злые языки. — Ничего, ему бы только на пользу пошло, он — человек привычный. Проветрился бы хорошенько. Все же лучше, чем языком молоть…

Насмешки имели под собой некоторую почву. Сэр Перси действительно сидел на бобах.

Хоть полковник и не афишировал отъезд, нескольким пронырливым фанатам все же удалось подкараулить своего кумира прямо в порту. Слово фанат в данном контексте не содержит ни малейшего, даже самого легкого намека на иронию. Современному, живущему в просвещенном 1927 году читателю, должно быть, сложно понять, как у столь противоречивой и даже скандальной персоны, какой без преувеличения, был полковник Офсет, мог в столь сжатые сроки сложиться отнюдь не малочисленный фан-клуб, однако, это целиком соответствует истине. У полковника хватало сторонников в Англии, некоторые просто сочувствовали ему, другие — безоговорочно верили каждому произнесенному сэром Перси слову. Причем, и первых, и вторых, становилось все больше по мере того, как близкие к академическим кругам издания окатывали его ушатами грязи. За шельмованием выдающегося путешественника стоял мстительный профессор Чванс. Его, кстати, не любил никто, даже самые огульные критики сэра Перси, даже те из них, кто работал непосредственно на профессора. Впрочем, сэру Перси не становилось от этого легче. С чего бы…