Пропадино - [26]

– При чем тут Христос?

– Христианское участие… – не сдавался Григорий Гаврилович.

– При чем тут участие? Он помолчать может? Он может не мешать ведению суда?

– Может.

– Я напоминаю об этом в первый и последний раз. Что вы можете сказать о сроках заключения в случае обнаружения умысла? Пятнадцать или же пожизненное?

– Я считаю, что пожизненное заключение – это то, что нужно и даже необходимо.

– Вы это говорите как защитник?

– Как защитник.

– А что нам скажет обвинение?

– А обвинение попросит два пожизненных срока, из которых первый поглотит второй.

– Ах вот оно что? То есть дело за малым – надо найти-таки умысел. Есть ли у обвинения на сей счет какие-либо соображения?

– Есть! Ваша честь, он прибыл из Москвы.

– Вы считаете, что покидание Москвы возможно только при наличии преступного умысла? Или же уже само покидание столицы и есть и умысел, и само преступление?

– Нет, ваша честь, но он выехал из Москвы, достигнув провинции.

– Посещение провинции вы полагаете преступлением?

– Ваша честь, посещение провинции я считаю предлогом, скрывающим сам умысел.

– Так в чем же он, этот самый предлог и умысел, на ваш взгляд, состоит?

– Он состоит в том, что под предлогом посещения провинции обвиняемый прибыл к нам с целью наблюдения, сбора информации.

– Сбора информации о чем?

– О нашем естестве. О нашей жизни, о быте.

– Наш быт вам кажется чем-то секретным, сохранение которого в тайне считается делом государственной важности?

– Я полагаю, что обвиняемый собирал информацию тайно.

– А если б он собирал информацию явно, то и умысла бы не было?

– Умысел был бы, но в этом случае он был бы защищен предписанием.

– То есть наличие предписания, задания, посыла служит оправданием для умысла?

– В этом случае, ваша честь, умысел превращается в волю вышестоящего руководства.

– Правильно ли я вас понял, что любой умысел, санкционированный вышестоящим руководством, является не преступлением, а благодеянием?

– Совершенно верно, ваша честь.

– Ну что ж, в этом, по крайней мере, есть своя логика. Итак, умысел – тайный сбор информации. Чем обвинение подтвердит это свое заявление?

– Вот! – и с этими словами Григорий Гаврилович, к моему немалому удивлению, сделал вперед несколько деревянных шагов и положил на стол перед судьей кучу моих «регистрации».

– Ну, – председательствующий внимательно с ними ознакомился, – и что с того-с? Это принятая у нас норма – регистрировать всех прибывших и отмечать их перемещение. В чем тут умысел и тайный сбор?

– Извольте видеть, кого он посещал.

– Он посещал того, к кому его вели, насколько я все это понял. Вы вели – он посещал. Где соглядатайство?

– В том и весь смысл, ваша честь, что умелыми действиями вашего покорного слуги деятельность обвиняемого была направлена по предсказуемому следу и не принесла большого урона государственному укладу.

– Ах вот оно что! Ну, с этим вас можно поздравить. Действительно, если рассматривать дело с этой стороны, то вовремя пресечь – это и есть наше главное предназначение. И все-таки хотелось бы знать – теоретически, разумеется, – к чему же, собственно, стремился обвиняемый, так ловко направленный вами по ложному следу?

– Он стремился в Грушино!

– Грушино? Надо же! У нас есть это место?

– И да и нет, ваша честь!

– Что сие означает?

– Место отыскалось только на старинных картах как временно приданное нашему району, но после – исключенное из него.

– Ах тут мы еще и имеем поддельные карты? Быть может, там отыщутся и искаженные термины?

– Термины?

– Именно. Нет опасней преступления, чем искажение терминов. Например, вы говорите «вода», а в самом-то деле имеете в виду смесь воды с золотом, а потом вы продаете воду под видом воды, а на самом-то деле продаете золото, называя его водой, что приводит к неуплате налогов с золота и уплате их только с воды. Я понятно объяснил?

– Все ясно, ваша честь, но до терминов мы не добрались.

– Можно ли говорить о том, что вы были в опасной близости от них?

– Не думаю, ваша честь.

– А о чем вы думаете? О том, что посещение Грушина есть преступление?

– Нет, но преступление есть под видом посещения Грушина…

– Тут вы повторяетесь, я полагаю, заговариваетесь, а надо жестче, четче: умысел – и точка!

– То есть…

– Я полагаю, что умысел доказан. Предлагаю обсудить такую меру пресечения, как пожизненное заключение, а то мы тут до скончания века будем рядить – было или же не было.

– Совершенно справедливо, ваша честь!

– Итак, было, установлено, пресечено. Мера пресечения – пожизненное заключение под стражу. Защита?

– Защита согласна, ваша честь.

– Последнее слово предоставляется обвиняемому.

И тут до меня доходит, что обвиняемый – это же я! Весь этот, с позволения сказать, суд, я продержался в каком-то небывалом оцепенении и даже в отупении, и теперь выходило так, что мне предоставлялось последнее слово.

– Я даже не знаю, что и сказать… – выдавил я из себя, удивившись вырвавшимся звукам.

– Ну скажите что-нибудь, не сидеть же нам всем тут вечно! – председательствующий и судьи уставились на меня. – Чем быстрее вы сообразите, тем быстрее мы отправимся на совещание для вынесения приговора.

– Мне кажется, что вы совершаете ошибку, – выдохнул я, сердце мое колотилось, пот отовсюду лил.