Пронзающие небо - [6]

Но вот мать вышла в соседнюю горницу, где вместе с бабушкой готовила дорогому гостю угощение, а Алеша, усевшись с Олей возле печи, склонился к ней, и шёпотом поведал о событиях прошедшего дня, потом рассказал о том, что было ночью, а закончил так:

– …Когда я проснулся… нет я не спал, а значит и не просыпался… когда я вернулся сюда, то почувствовал, что тело моё отдохнуло, но внутри – усталость… Оля, ты веришь мне?

– Да, да, я верю тебе! – произнесла она с жаром. – Но как это ужасно… что же ты теперь будешь делать, Алешенька?

– Что делать… – здесь Алёша зашептал совсем тихо. – Чунг оставит свой дом и отправиться на север на поиски снежной ведьмы и мне он советовал сделать тоже…

– Тебе холодно? – участливо спросила Ольга.

– Да нет, не волнуйся – нормально. Вот я и думаю – сегодня ночью поваляюсь еще на родной печи, ну а потом соберу калачи, да и уйду из дома.

– Ой! – вздохнула Оля . – что же ты один пойдешь?! Ты же с пути собьешься, замерзнешь…. Я с тобой пойду. – сказала Оля.

– Не–не я тебя не возьму, – покачал головой Алеша. – Ты мне только обузой станешь…

– Алёша, мы же вместе должны быть. И ты без меня, и я без тебе – пропадём. Я уж чувствую: тяжёлая, тяжёлая дорога предстоит. Ну ничего – вместе мы её пройдём. И не отговаривай. Не отговаривай – ведь ты тоже это чувствуешь…

Ребята некоторое время помолчали, потом Оля спросила:

– Так что же вместе…

– Ну вот выходит что… – Алёша вздохнул. – …выходит что – да… Хотя – наверно, должен я тебе запретить. Говорю так, потому что о своём благе думаю. Ведь ты же такая хрупкая, Оля…

– Вовсе и не хрупкая. – с волнующей мольбою прошептала она. – Ну внешне то, может и хрупкая, а в душе я большую силу чувствую.

– Ну вот и дождись меня, я к весне обязательно вернусь. По дороге буду вспоминать, что ты меня дожидаешься, и это сил придаст.

– Алешенька, миленький – я же сердцем чувствую, что только вместе всё пройти сможем. А я без тебя изведусь…

– Ну хорошо… хорошо… Да – вместе пойдём.

– Только вот ты дорогу знаешь?..

– Нет… Надо же – даже и не подумал до сих пор об этом. А у кого можно расспросить?..

– Может у Старца?..

– Да – у него и расспросим…

Спустя некоторое время, залаял Жар. Раздался голос бабушки:

– Вон и Николай вернулся, а вместе с ним и сам Старец!

И вот комнату вошел Алешин отец, а вслед за ним появился Старец. На морщинистом лице его выделялись глаза – большие, светлые, спокойные.

Матушка кланялась гостю, вышли поклониться целителю и дед Семен, и бабушка Настасья, Старец отвечал на их поклоны, потом повернулся к Алеше и проговорил голосом мягким и теплым, словно свежий мед:

– Ну как ты, Алеша? Все еще мерзнешь иль согрелся?..

Затем Старец молвил домашним:

– Оставьте нас одних… и ты тоже, девочка…

Оля вздохнула, поднялась, пошла было к двери, но тут Дубрав перевёл внимательный свой взгляд с Алёши на неё, и молвил:

– Хорошо, Оля, ты можешь остаться – ведь Алёша тебе обо всём уже поведал, не так?..

Оля остановилась:

– Да, действительно так…

Алёша тоже кивнул, а потом вскинул брови – придвинулся к Старцу, зашептал заговорщицки:

– Как – вы и наши имен знаете?.. Мы же никогда прежде и не виделись…

Старец добро им улыбнулся:

– Виделись, виделись; только вы, быть может, и не запомнили этого…

– Когда же?! – с интересом, даже позабыв о той беде, которая должна была бы волновать его больше всего, воскликнул Алёша.

– То было в лето; в те дни душистые, когда соцветиями сладостными распустились ягоды, когда грибы землесочные шапками из трав выглянули. Помните ли – вы вдвоём, корзины прихвативши, за дарами земли в один из этих дней отправились…

…И хотя на самом деле не раз за последнее лето Алёша с Олей в лес по грибы да ягоды ходили – именно тот день, о котором старец говорил почему–то вспомнился, и знали уже, что именно в этот день Дубрав с ними встречался – а тот продолжал рассказывать своим удивительно спокойным, глубоким голосом:

– …Я в тот день тоже собирал коренья редкие, какими самые тяжёлые ваши людские недуги лечить собирался… И вдруг слышу вы идёте – голос у Оли, точно ручей журчит, весело вам, благодатно, и не знаете, что беда поблизости затаилась. Я эту беду прежде вас увидел: сидит, укрылся среди ветвей старой ели угольно чёрный ворон, глаза непроницаемы, бездна за ними, а что в той бездне – то даже и мне не ведомо. Колдовством да холодом от того ворона веет…

Когда Дубрав помянул про колдовство, Алёша невольно вздрогнул – в окно взглянул – почудилось ему, будто мелькнула там зловещая тень, да закружило, завывая, снежное ненастье… Но за искуснейшими, морозом сотканными узорами, угадывался сине–златый, солнечный, свежий день начала зимы.

А Старец продолжал:

– …Я сразу понял, что у ворона до вас какое–то дело нехорошее. Стал я заклятье шептать, чтобы крылья его отяжелели, чтобы не смог он ими больше взмахнуть; однако же ворон оказался сильнее меня – легко, точно слова мои лишь паутиной были – одним взмахом крыльев разорвал он заклятье моё, да и был таков. И когда пролетал он возле меня, то таким холодом повеяло, что сразу и вспомнилась Она; сразу понял, что по Её научению он за вами следил…

– Кто такая эта Она? – волнуясь, и уже предчувствуя ответ, спросил Алёша.