Промежуточный человек - [15]
Дубровин работал на уровне своих представлений и своей компетентности, выходящей, по мнению Осинского, далеко за пределы его прямых обязанностей главного инженера. Впрочем, как смотреть. Определение технической политики на перспективу Геннадий как раз и считал своими обязанностями. «Иначе мне сюда незачем было приходить». Скажем так: будучи от природы максималистом, свое призвание он видел как раз в привнесении в дело свежести взгляда.
Для этого ему были нужны люди, готовые, как он сам говорил, если потребуется, запрограммировать даже корову. Именно этими качествами чаще всего не обладали принятые Осинским на работу сотрудники. Они слишком хорошо знали, что двурогое существо, любящее свежее сено и соль в качестве деликатеса, программированию не подлежит. Трудно судить, кто больше прав — они или Геннадий, но не они, а он стал чувствовать, что в коллективе его не понимают.
Пытаясь что-то объяснить и наталкиваясь на все чаще повторяемое: «Ну конечно же мы исконно-посконные, где уж нам», — Геннадий начинал нервничать, раздражаться, иногда срывался и на грубость. Ему подолгу приходилось заниматься разъяснением истин, которые давно отнесены им были к разряду прописных. Понятно, делал это он в присущей ему и весьма раздражающей окружающих манере, наивно полагая, что важна не форма высказывания, а суть… Но дело конечно же не в манерах. Они раздражают всегда, когда непонятна суть.
Дело вовсе не в свирельке.
Его не понимали, его отказывались понимать.
И обижались, надувая губы.
Назревал производственный конфликт…
Не помню случая, чтобы производственный конфликт был отделен от конфликта нравственного.
Пытаясь понять причины происходящего, Геннадий скоро пришел к выводу, что появление в ВЦ людей, весьма далеких от вычислительной техники, объясняется неутомимой потребностью Анатолия Ивановича попирать и властвовать. Признательность подчиненных шефу, вытащившему их на «свет божий», граничила здесь с раболепием. Особенно ясно Геннадий это увидел, оказавшись в числе сотрудников, приглашенных к Осинскому на юбилей.
О, это был образцово-показательный юбилей!
На дне рождения, отмечаемом в новой квартире Анатолия Ивановича, обставленной по всем правилам: югославская мебель, синтетические обои, лосиные лакированные рога в передней, яркие суперобложки «Всемирной литературы», — к удивлению Геннадия, среди гостей не оказалось высокопоставленных и «нужных» людей. Напротив! Были приглашены только те, кто еще многого не достиг и кто достиг, но не так много, как хозяин. Стол тем не менее был накрыт тоже по всем правилам. Говорили тосты за именинника, закусывали семгой и икоркой. Тосты были серьезные — за успех, за высокую должность, за большую квартиру и большой талант, за радушие хозяина дома.
Анатолий Иванович, нарядный юбиляр, с позолоченными запонками в белоснежных манжетах, за столом совершенно не пил — серьезно и триумфально воспринимал. Потом он встал, стукнул легонько по графинчику, после чего разом наступила тишина, крутнул торжественно шеей в твердонакрахмаленном (хотя и нейлоновом) воротничке…
— Мне хотелось бы, — глянув на супругу, начальник поправился, — нам хотелось бы, чтобы скоро, ну буквально… годика через два… три, — супруга утвердительно кивнула, — все, здесь произнесенное в наш адрес, можно было бы в полной мере отнести и к каждому из вас…
Собравшиеся восторженно зааплодировали. А вдрызг захмелевший старший техник, выполняющий в вычислительном центре функции завхоза, завопил растроганно, от избытка чувств перейдя с начальником на «ты»:
— Ты добрый, Толя, очень добрый. И настоящий ты наш благо… благоде… И настоящий ты наш друг!..
После чего Геннадий поднялся и, не прощаясь, ушел. Уже в дверях, обернувшись, он заметил недоуменно-настороженный взгляд Осинского, обращенный ему вслед.
Дубровин понял: Осинский формировал в коллективе среду. Он создавал вокруг себя ядро приближенных. В этой среде он мог властвовать безраздельно. Разумеется, используя для этого материальные рычаги. Направление работ ВЦ было перспективным, под их развитие выделялось жилье. Этим и пользовался начальник. Претендовать на получение квартиры в ВЦ мог, разумеется, лишь тот, кто входил в число приближенных шефа. Разделяй и властвуй — сей принцип он проводил в жизнь с завидным мастерством. Геннадий не успел оглянуться, как коллектив оказался безнадежно запутанным в квартирно-бытовых интригах, сплетенных с достойным умением.
На работе продолжались бесчисленные «деловые» звонки. Велись озабоченные переговоры. Кому-то что-то доставали — за это размножали на ротапринте чей-то реферат. Кого-то куда-то устраивали — за это кому-то что-то считали для диссертации. Выполняли какой-то заказ для торговли. За это раз в неделю приезжал зелененький «Москвич» — сотрудникам ВЦ привозили продукты из стола заказов. Теперь по телефону названивал уже не только начальник, но и его приближенные. Даже чаще они…
В среду, создаваемую начальником, Геннадий никак не вписывался; это вызывало раздражение, потенциал которого с каждым днем возрастал.
