Пролог (Часть 1) - [5]

Он вынул из бумажника кусочек газеты. Там было напечатано:

«Автоматика 1916 1942 электронно-счётная кислота 1943 Т. С. 1938 1952 1942 Ракета 1945 атомная бомба молодежь взрыв 67. Всегда. Бесконечность. Навсегда. Теперь — и изменяясь».

Я переписал «формулу» дословно, со всеми знаками препинания.

— Ну вот, что вам ещё требуется?

«Формула» хиппи, надо прямо сказать, не внесла в наш разговор ясности.

— У движения хиппи есть принципы, известные многим, — сказал я. — Но мне не приходилось встречать, так сказать, писаной программы. Не приходи лось ли вам?

— Нет, — ответил Коирой. — Есть тут, правда, один «программист-теоретик». По совместительству торговец всякой всячиной. Если хотите, могу познакомить. Только сегодня воскресенье, вряд ли мы его застанем. Ну всё равно — идёмте. И мне и вам надо ходить.

* * *

Лавка, вся витрина которой была разрисована огромными разноцветными концентрическими кругами, действительно оказалась закрытой. Её хозяина не было. У запертых дверей сидел на асфальте парень в украинских усах, которые в Америке называют английскими, и читал Фрейда.

Услышав наш разговор, поднял голову.

— Кроме Рона, программу хиппи знает по-настоящему только Питер, — сказал он и закрыл книгу.

— А где найти этого Питера? — спросил я.

— Да уж где-нибудь тут крутится.

— Поблизости?

— Может, и поблизости.

— А вы, случайно, не Питер?

Парень подумал-подумал и согласился:

— Питер. Почему же не Питер?

Он встал. Лицо у него было скуластое, усы свисали до подбородка, бороды не было. Кроме джинсов, на нем была майка с цифрой 48 на груди и длинный, с чужого плеча, пиджак. На лацкане — красная брошка с надписью: «Занимайтесь любовью, не войной».

Я попросил Питера рассказать, как он себе представляет программу хиппи.

Он обнял свои худые плечи, как Черкасов в роли Пата, попрыгал на одной ноге, на другой, потер лицо, будто умылся, снова заключил себя в объятия и вдруг сел на тротуар и уткнулся во Фрейда.

Лицо Конроя пошло красными пятнами.

— Так как же насчёт программы? — осведомился я.

— А вам это зачем? Всерьёз или для забавы? — вдруг спросил парень.

— Это будет зависеть от вас. Пока что получается забава.

Питер усмехнулся.

— Это я разминался. Замёрз.

Я присел на корточки и стал открывать диктофон.

— Программ-то много, — сказал Питер, — но основных принципов, как я их понимаю, — немного. Будете записывать?

Я поднёс к его лицу морковку микрофона.

— Ам! — рявкнул Питер и засмеялся.

Пальцы правой руки Конроя наигрывали на кармане пиджака нескончаемую гамму.

— Нынешнее общество бесчеловечно, — начал Питер. — Оно уродует человека с детства, ещё в семье. Прививает ему жизненные принципы стяжательства. Хиппи предлагает — человек должен стать наконец самим собой. Для этого — ячейка общества, не семья, а коммуна. Детей воспитывать сообща. Ребёнок должен воспринимать сложный, облик общества, не повторять повадки и взгляды своих родителей. Система жизни — коммуна индивидуальностей. Каждый живёт, как хочет, делает, что хочет. Проявляет себя, как ему угодно. Институты современного общества, которые калечат людей — роскошь, богатство, собственность — надо уничтожить. Жизнь должна быть проста. Механизация уродует людей. Ближе к природе. Долой войну. Долой войну во Вьетнаме. Долой Джонсона. Любовь, а не война…

Все эти лозунги Питер произносил спокойно, тихим голосом, как учитель на диктанте.

— Строить новое общество уже сегодня — в рамках старого. Люби всех и избегай насилия. Средства для жизни — от продажи кустарных изделий и произведений искусства. Мы никого не собираемся перевоспитывать и переделывать. Если общество не желает следовать нашему примеру — тем хуже для общества. Мы просим одного — оставьте нас в покое, дайте нам быть самими собой, дайте нам жить вне вашего общества.

Питер, видимо, закончил. На уровне, моего носа пальцы мистера Конроя, который стоял над нами, продолжали трудиться над гаммой. Только теперь в темпе бешеного allegro.

— Вот и всё приблизительно, — сказал Питер и снова обнялся сам с собой. — Кажется, всё.

Я выключил диктофон.

— Ерунда, — вдруг сказал Конрой сверху раздражённо. — Детские штучки. Притворство.

Он посмотрел на Питера с вызовом. Тот потянулся и сладко зевнул.

— Вы эгоисты. Вы паразитируете на шее общества, которое отвергаете, — снова бросил перчатку Конрой.

— У вас съехал галстук, — дружелюбно молвил Питер.

Но Конрой не хотел мира.

— Вы говорите о любви, а ведь первое, что вы сделали, нанесли удар в самое сердце родителей, сбежав от них. А они — эти чёрствые собственники — отдавали вам всё: внимание, деньги. Они обучали вас, кормили!

Питер поднялся, потёр ладонями плечи. Ему всё ещё было холодно. Сказал:

— Неужели вы всерьёз думаете, что можно и дальше так жить, как вы живёте?

— Как «так»? Как «так»?! — встрепенулся Кон-рой. — Ну, скажите, что нужно было моему сыну? Я вице-президент хорошей фирмы. У нас отличный дом. Я работал по двенадцати часов в сутки, потому что хотел для него только добра. Я купил ему «мустанг». И вот…

Конрою хотелось, наверное, выложить все те аргументы, которые он не успел поведать сыну и которые родились в долгие часы воображаемых разговоров с ним, в долгие дни и ночи блужданий по непонятной ему стране Хиппляндии.