Пролив бурь - [10]

Она снова повернулась к столу, там был магнит, поворачивавший ее голову. Попугай резко вскрикнул, его грубый возглас, казалось, оторвал девушку от спутанных размышлений. Решение, что осталось досказать, в сущности, немного и что это, во всяком случае, лучше, чем хоть какая-нибудь лазейка для сплетен, показалось ей дельным.

- Моя мать была танцовщицей, - сухо произнесла она, не поворачиваясь к Аяну, - танцовщицей в Рио-Жанейро; вы знаете, там разнообразное общество.

Аян кивнул головой.

- Пэд был с ней знаком. Если вы любопытны и это недостаточно для вас ясно - спрашивайте.

- Мне нечего спрашивать.

- Надеюсь. Вы сели бы.

Аян сел. Девушка продолжала стоять, касаясь рукой стола. Раз оказав доверие, она не считала себя вправе остановиться.

- Ее звали так же, как и меня. Она вышла замуж. Дом этот - моего отчима, он чаеторговец; зовет меня дочерью. Кто Пэд?

- Пэд был капитан, - сказал Аян, погруженный в водоворот чувств, откуда ему казалось, что все почему-то обязаны знать то же, что он. - Он умер.

- Я это уже знаю.

- "Фитиль на порохе" - не торговая шхуна, - коротко усмехнулся Аян. Мы останавливаем иногда китоловов, но с ними много возни; Пэд предпочитал почту.

Стелла выпрямилась.

- Это слишком щедро для одного дня, - сказала она, с любопытством рассматривая Аяна. - Вы... грабите?

- Мы берем самое подходящее, - помолчав, возразил Аян. - Деньги попадаются не так часто, но шелковые и чайные транспорты тоже выгодны.

- Молчите! - крикнула Стелла, расхаживая по комнате. - А вооруженные суда... военные?

- Сила на их стороне, - вздохнул Аян. - Мы также теряем людей, прибавил он, - не думайте, что все сдаются, как зайцы в силке.

- Так, значит, там, на столе... - Стелла подошла к ящику. - Вы не думаете, что они стали темнее после вами рассказанного?

- Пэд очень любил вас, - возразил Аян.

- Вы это знаете?

- Да.

- Он вам говорил обо мне?

- Ни разу.

- Почему же вы это знаете?

- Стелла, - сказал Аян, - он мог не любить вас?

Девушка улыбнулась. Перед ней, в огне солнца, такие же, как четверть часа назад, сверкали алмазы, и не были они ни темней, ни хуже. Их прошлое сгорело в костре собственного их блеска.

Наконец созерцание утомило девушку, она встала перед Аяном.

- Как вас зовут?

- Ай, еще - Аян.

- Кто вы?

- Матрос.

- Аян, расскажите о вашем судне и о моем... Пэде.

VII

Сбивчивыми, спутанными словами, запинавшимися друг о друга, как люди в стремительно бегущей толпе, выложил Аян все, что, по его мнению, могло интересовать Стеллу. Она не перебивала его, иногда лишь, кивая головой, ударяла носком в пол, когда он останавливался.

Аян начал с Пэда, но скоро и незаметно для самого себя рассказал все. Что хотел он сказать? Прослушайте песню дикаря, плывущего на восходе вниз по большой реке. Он складывает весла и думает вслух низкими, гортанными нотами. Мысли его цветисты и беспорядочно нагромождены друг на друга - упомянув об отточенной стреле, он забывает ее, чтобы воздать хвалу цветущему дереву. Аян говорил о смерти под пулями, и смерть казалась невзрачной, как простая контузия; о починке бегучего такелажа, о том, что в жару палубу поливают водой. Он упомянул знойный торнадо, попутно прихватив штиль; о призраке негра, о несчастьях, приносимых кораблю кошками, об искусстве лавировать против ветра, о пользе пепла для ран, об огнях в море, кораблях-призраках. Мертвая зыбь, боковая и килевая качка, ночные сигналы, рыбы, летающие по воздуху, погрузка клади, магнитные бури, когда стрелка компаса пляшет, как взбешенная, - все было в его словах крепко и ясно, как свежая ореховая доска. Он говорил о схватках, где полуживых швыряют за борт, стреляют с ругательствами и острят, зажимая дыру в груди. Тут же, как бы стирая кровь, рассказ перешел к бризу, пассату, мистралю, ост-индским циклонам, тишине океана, расслабляющей тоске зноя. Утренние и вечерние зори, уловки шторма; рифы, разрезающие корабль, как бритва - газетный лист...

Аян остановился, когда Стелла поднялась с кресла. Жизнь моря, пролетевшая перед ней, побледнела, угасла, перешла в груду алмазов. Девушка подошла к столу, руки задвигались, подымаясь к лицу, шее и опускаясь вновь за новыми украшениями. Она повернулась, сверкающая драгоценностями, с разгоревшимся преображенным лицом.

- Все здесь, - громко сказала Стелла. - Все, о чем вы рассказали, - на мне.

Аян встал. Девушка мучительно притягивала его; страдающий, восхищенный, он что-то шептал потрескавшимися от внезапного внутреннего жара губами, бледный, как холст. Борьба с собой была выше его сил - он взял руку Стеллы, быстро поцеловал ее и отпустил. Поцелуй этот напоминал укус.

Стелла не пошевелилась, даже не вздрогнула. Слишком все было странно в этот тихий солнечный день, чтобы разгневаться на грубое поклонение, от кого бы оно ни исходило. Только слегка поднялись брови над снисходительно улыбнувшимися глазами: руку поцеловал мужчина.

- Мальчик, - произнесла она, и голова ее повернулась тем же движением, как через несколько дней в гостиной, среди общества, - я нравлюсь тебе?

- Я целовал портрет, - глухо сказал Аян. - Я думал, что это ты.