Пролитая вода - [47]

Он обошел чеховский дом – за ним, в темноте, беззлобно переругивались пьяные дворники.

Тенишев мысленно окинул взглядом квартал, ограниченный улицей Чехова, Садовой-Триумфальной и несколькими переулками. В одном из них и стоял дом, к которому он проводил незнакомую девушку. Странно, что за все время он ни разу не подошел к этому дому с тайной мыслью опять встретить ее, заговорить – только иногда вспоминал зажженный свет в окне. Ноги сами повели Тенишева туда – где же еще прогуляться в эту минуту, как не там?

– Чуждый чарам черный… дом, – проговорил Тенишев, глядя на его темную громаду.

Чуда не случилось – забавным показалось ожидание увидеть здесь эту девушку. Не возвращается же она домой в одно и то же вечернее время.

«А могла бы случиться такая встреча здесь, ночью, на пустынной улице, если бы я придумал ее?» – вдруг подумал Тенишев.

И, словно отвечая безмолвно на свой вопрос, он пошел быстро прочь, наблюдая, как его тень вырастает от каждого пройденного фонаря.

Вернувшись в квартиру, Тенишев почему-то беспокойно начал копаться в бумагах. Ему показалось, что он не вернул тогда рассказ Андрею в семинарской спешке. Так оно и было. Рассказ обнаружился в старой папке, которую Тенишев называл архивом.

Он выпил остаток водки, закурил и стал читать, перескакивая через абзацы – искал одно место. Там еще на полях стоял какой-то неизвестный значок, что-то вроде вопроса или полукруглой скобки. Действительно, эта часть текста выпадала из общего стиля рассказа, еще на семинаре это кто-то отметил.

«Впервые судьба отвернулась от него в конце жизни. Старик понял, что последнее его желание неисполнимо. Никто не упадет на холм его могилы посреди голого деревенского кладбища, как молодая барыня, пришедшая на могилу бедного станционного смотрителя».

Как странно, что Тенишев чуть было не пропустил раньше эти слова, наверное, главные в рассказе Андрея. И этот значок на полях – может быть, Андрей хотел более ясно, по-другому переписать этот абзац? Умирающий старик Белкин, всю жизнь тасовавший чужие судьбы, как карты, и потом описавший их, в конце концов завидует умершему человеку, которого непоправимо обидел когда-то, увезя из дома единственную радость – дочь. Завидует тому запоздалому человеческому чувству, обращенному в сырую землю, которое останется ведомо Белкину только как автору…

Как, должно быть, мучается сам Андрей – тем, что настоящие чувства и переживания он может лишь выдумывать, нащупывая их и называя! Все это он и называет подобиями, злясь на себя за способность держать в вытянутых руках умение писать, как держит умелый игрок колоду карт.

Тенишев долго не мог уснуть. Как хорошо, что в разговоре с Андреем они не упомянули об этом рассказе. А название у него неудачное – «История моего рассказчика». И вряд ли может быть лучше.

7

Весь день шел снег. К вечеру он прекратился, зажглись фонари, и воздух стал особенно прозрачным и неподвижным.

Тенишев быстро расчистил свой участок – двор, к которому примыкал чеховский дом, – и отнес лопату в бытовку. На обратном пути он остановился. Его внимание привлек огромный тополь, крона которого нависала над половиной двора. На самом верху одна ветка почему-то сохранила на себе зеленые листья. Глядя на эти листья, покрытые снегом, Тенишев вдруг просто и ясно подумал о том, что он уже жил однажды. Чувство своего прежнего существования прорезалось среди бесконечного потока ощущений так же, как эта живая ветка выделилась на фоне голой кроны.

«Да, жизнь идет, – думал Тенишев, – и никуда не исчезаешь, но почему, как верстовые столбы на дальней дороге, вспыхивают напоминания о ней? Лишь показалось на мгновение, что жил уже однажды, – и это чувство наполнило свежестью больше, чем самое глубокое рассуждение о смысле жизни».

По-новому зазвучал вечерний шум города: нетерпеливо, на одной ноте гудел электрическим нутром троллейбус на остановке, упруго влепился снежок в стену дома, чьи-то быстрые шаги и неразличимые слова усилились гулким эхом в подворотне.

Тенишев стоял, поворачивая голову по сторонам, запрокидывая ее вверх, словно торопился охватить все виденное и слышанное одновременно. Мимо прошли две девочки, оглянувшись на Тенишева, что-то сказали друг другу и весело рассмеялись.

Дома он переоделся и сразу же вышел на улицу. Повернул в подворотню, прошел по двору, в котором недавно стоял. Уже не поднимая головы, знал, что где-то вверху – живое гнездо из листьев и снега.

У чеховского дома стояли люди. Они держали странные предметы, похожие на зачехленные картины. Тенишеву показалось, что среди них он увидел ту девушку, которую когда-то проводил до дома. Что-то было знакомое в наклоне головы, но он не помнил ее лица, хотя часто пытался его вспомнить. Он остановился в стороне, не решаясь подойти.

И подумал, как знакома ему эта последняя минута нерешительности, как она проходит ощутимо и осязаемо физически, в ожидании действия или его отмены. «Чему быть, того не миновать» – название этой минуты, чем бы она ни завершилась.

Девушка, взглянув на часы, пошла по двору.

«Сейчас сорвется снег с ветки», – почему-то подумал Тенишев. Он догнал ее как раз под тополем.