Проклятый [= Журнал «Приключения, фантастика» Выпуск 1.2000 ] - [40]

Попер прямо через газон. А там табор цыган, да каких-то убогих, нищих, злобных. Мальчишки меня камнями обкидали, заплевали. Через весь город пер пехом, все больше по закоулкам, дворами грязными и погаными. Дикая Москва была, жуткая, будто война по ней прошлась, не такой я ее помнил, не такой — была логовом всякой мрази, я стала выгребной ямой у холерного барака. И все сердце щемило, слезы с глаз не сходили: ведь наверху я! среди живых! на белом свете! и не пытает меня всякая сволочь дьявольская! Дышу! Живу!

А вынесло меня почему-то не на старый Арбат. А на Калининский. Из дворов, из тьмы-тьмущей зырился я на свет и огни, на машины редкие, на фонари. А когда подволокло меня силой колдуна к одному небоскребу, все понял — сюда надо!

И сразу вся спешка прошла. Сразу мозг прояснился. Дрожь пропала в теле, мышцы мои мертвяцкие силищей сатанинской налились. А в мозгу вдруг голос прозвучал:

«Ты слышишь меня, раб!»

А я вслух как заору от неожиданности:

— Слышу!

И прожгло меня так, что повалился на землю, скрючился.

«Не ори, гнида! За то, что добрался без происшествий, хвалю. Теперь все от тебя зависит, даю тебе кусок воли! Но все равно по моей наколке пойдешь, и все тебе будет открываться по ходу дела».

«Ничего не понимаю!» — подумалось мне тогда резко, зло.

«Тебе и не надо понимать! Иди! Иди, раб! Я с тобой! Я твой владыка и бог! А ты мой раб, ты зомби! Иди!!!»

Огляделся я — дом непростой, тут всякие бугры живут, с ними связываться хреново, это я по опыту знал, будут искать, будут выслеживать до последнего гроша государственного. Уж кому, как не мне знать — сколько душ простых смертных загубил, сколько одних баб поизвел — ни хрена никто никогда не дергался, бумагу только переводили. А было дело как-то девицу одну пригрел да остудил потом за ночку-то всего, а она внучатая племянница или племянчитая внучка, хер ее знает, какому-то тузу кэгэбэшному была — так всю Россию перевернули, два года на нее вся система работала, семерых под вышак подвели и спровадили с бела света, до меня чудом не дотянулись, в Дагестан ушел, в горы к кунакам, привел им двух девчонок лет по десять, скраденных в станице, отдал нетронутых, так они меня полтора года в горах таили-кормили, а туда ни одна сука не рыпается, этих ребят даже кэгэбэшники тронуть, да чего там тронуть, пощупать боятся! Ушел, короче! А вот сейчас удастся ли уйти?

Подъезд непростой. В такой запросто не пустят. А это еще кто? Четыре мерса по бокам и «девятка». И в двух свет вдруг зажегся. У меня чутье — неспроста.

Вываливают из двух мерсов два паренька, крутоплечие, качки, небось. И ко мне. А сами спали до того, наверное, я их потревожил.

— Чего надо, падаль?!

Эх, круто начинают, думаю. А сам на переговорники гляжу, у каждого на шее болтаются «уоки-токи». Ежели каша заварится, они сходу наверх настучат. Но эти пареньки не из органов, это стая, приблатненные, шакалы, фраера! Злоба во мне накипала вулканом, я вообще бешенным всегда был, думаю, сейчас их рвать учну: зубами и когтями.

А другой мне:

— Вали отсюда!

— Ща, — говорю им тихо, — ща отвалю, щеглы! — А краем глаза вижу — в мерсах еще кто-то шевелится, тут их много, это охрана, побудил я их, сучар. Но отступать мне злая воля моего хозяина не дает. Уж очень ему что-то понадобилось в этом доме. Но что?! Золото? Бриллианты? Доллары?!

Вытянул я лапу когтистую, да и содрал левому челюсть вместе с переговорником — он так и осел, захрипел. А другому в грудь просто ткнул костяшкой — ребра у него захрустели, осколки их, небось, в сердце впились, в легкие… таких ударов им не раздавали еще, пускай знают, что не с живыми сосунками дело имеют, пускай хоть эти щеглята уважают.

— Полежите, отдохните малость! — шепчу.

И начало меня вдруг бросать, бить, подкидывать, толкать. Я понять ни черта не могу. А кровища черная из меня хлещет ключами. А это из мерсов, двери приоткрыли и лупят в меня в пять стволов. Да глушители такие — ни звука, ни хлопка. Крутые мужички!

Только ведь меня в аду еще не так истязали!

Упал я, перекатился к кустам. Отлежался с полминуты. Стрелять перестали, подумали, небось, что ухандокали меня, гады.

Подходят двое со стволами, лбы мокрые, блестят, тоже качки-амбалы. А сами боятся, коленки дрожат. А как же им не бояться, своих дружков, небось, уже видели на асфальте.

— Получи довесок!

Это один с ходу мне очередь в брюхо дал.

Ладно, я-то получу. Получу. А вот ты у меня…

Они не ожидали такого прыжка, они так и не поняли, с кем имеют дело. Довесчику я отодрал башку, только хрящи захрустели, подкинул ее на ладони, да в сторону мерсов и забросил. Второй дернулся было в кусты, да не тут-то было. Три когтя я вонзил ему в спину, ахнуть не успел, повалился. Выжидать больше не стоило.

Ну, держись, падлы!

Я бросился в мерседесы, перевернул один вместе с троими скотами, сплющило их неплохо. Двое высунулись из «девятки», пришлось их вбить обратно, так они там навечно и останутся, пока их не выковыряют вместе с резиной и жестью, да в деревянные «девятки» не пересадят. А за спиной мотор глухо взвыл — еще один мерс сорвался с места, ушел. Хрен с ним. Я уже бежал к двери. Я не собирался стучать или звонить. Я знал, что дверь закрыта, на сигнализации. А там наверняка еще охрана.