Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество - [34]

Слова Андрюхи огорчили Ивана. Хотя иного ждать не приходилось. Ратующие за раскол с Москвой атаманы уже учуяли в нем преемника Чуба, не менее уважаемого, но более удачливого и своенравного, чем покойный Емельян. Теперь они наверняка попытаются опорочить его в глазах станичников. Средство для этого имелось лишь одно – объявить предводителя хоперцев наймитом Грозного-царя, променявшего казачьи вольности на деньги с почестями.

«Сейчас и мамину родовитость, и что разбойничать на Волгу не хожу – все припомнят. Даже Елену приплетут, не может быть, чтоб Лысый по всей станице о ней не раззвонил, – с неприязнью глядя на Никишку, подумал есаул. – Только все это пустые хлопоты. Меня казаки с детства знают, на глазах их рос. А уж после крови той, что вместе пролили в боях со шляхтой, никакие наветы не помогут разбойничкам. Да и какие они разбойники, так, название одно. Были б истинными душегубами, так не языком чесали, а прирезали во сне иль из-за угла стрельнули – и делу конец», – легкомысленно заключил Иван, явно недооценив доморощенных врагов.

Заметив, что хмурый, словно туча, Ванька еще больше помрачнел, Разгуляй оттер плечом Луня, и строго попрекнул:

– Чего в горницу вломились всей ватагой? Чай, не у себя в землянках? Вон, как все полы позатоптали, а заметать кто будет? – хитровато подмигнув, Митяй добавил: – Атаман-то нынче один живет, без бабы. Да и женки у него такие, что веником махать не заставишь, тут же сбегут. Ступайте, братцы, до Рябого, мы вас догоним.

Как только казаки вышли, Княжич гневно вскрикнул:

– Зачем людей прогнал? Как Илюха, хочешь меня чванливым барином-боярином представить перед братьями?

Хорунжий изумленно пожал плечами, но уверенно ответил:

– А ты как хотел? Должно же уважение к начальству быть. Или, думаешь, коль перстни поснимаешь, в сермягу облачишься, да вон в Сашкину халупу переселишься, – Митька ткнул перстом в окошко, сквозь которое виднелось осиротевшее жилище Ярославца, – так они к тебе великой преданностью воспылают? Нет, брат, шалишь. Человек, он по своей природе власть не любит. Ну а так как даже здесь, на Дону, кому-то подчиняться да приходится, потому что полной воли в этой жизни нет, то каждый жаждет видеть сильного начальника. Кто ж захочет пред убогим преклоняться?

Обиженно насупясь, Разгуляй присел к столу, налил вина, после чего продолжил:

– И вообще не пойму, о чем речь? Будто сам не знаешь – нелегко казачьим атаманом стать, но быть-то им еще трудней, – и уже насмешливо напомнил про покойного Захара: – Али самому не доводилось незадачливых старшин свергать?

– Доводилось, – тяжело вздохнул Иван, цепляя к поясу булат.

Заметив, что он не берет с собою пистолетов, Разгуляй кивнул на драгоценное оружие.

– Возьми на всякий случай, неизвестно еще, чем эта гулянка кончится. Речи наши разбойнички ведут-то благостные, брататься-обниматься лезут, а в глаза не смотрят, блудливым взором меж собою переглядываются. Как бы они, Ваня, супротив тебя чего не удумали. Ты ж теперь у них как в заднице заноза.

Спорить – Княжич не стал, но исполнил совет друга лишь наполовину. Взяв один из пистолетов, он заткнул его за пояс.

– Вань, а может, тебе лучше вовсе к Рябому не ходить? – осторожно посоветовал Разгуляй. – Я, конечно, не такой, как ты, провидец, но сердцем чую неладное.

Иван в ответ печально улыбнулся:

– А может, лучше было б мне вовсе не родиться на белый свет? Кто знает? Только коль уж уродился, надобно весь путь, судьбою предназначенный, до конца пройти и прямо. Вилять да прятаться – это не по мне, – и направляясь к двери, с шутливой строгостью изрек: – Пошли, чего расселся за атаманским столом. Негоже друзей, а тем более врагов ожиданием томить.

5

Не в пример другим станичникам, ютившимся в землянках или срубленных на русский лад бревенчатых избушках, воровской атаман Илья Рябой обитал в огромной, наподобие татарских, юрте, которую ее честолюбивый хозяин называл не иначе, как ханской.

Когда Иван с хоперцами вошли в жилище предводителя разбойных казаков, все гулевые атаманы были уже в сборе. За дощатым, без скатерти, но богато накрытым столом сидели четверо. Сам Илья – рябоватый, малорослый, толстенький, на вид ничем не привлекательный мужик, лет сорока, добившийся столь высокого положения лишь благодаря змеиной хитрости и непревзойденному умению играть на струнах людских страстей. Справа от хозяина расположился Лука Лиходей – зверского вида да богатырской стати казачина, на редкость вспыльчивый и столь же простодушный. Слева восседал Матвей Безродный – высокий худой старик, один из самых древних не только в станице, но и на всем Дону атаманов, который славился, как и Кольцо, непримиримостью к царевой власти. Четвертым оказался юноша с карими, раскосыми глазами, лицо которого показалось Княжичу знакомым, хотя он видел его явно в первый раз.

Окинув есаула ненавидящим взглядом, отрок встал из-за стола и ушел в дальний угол, туда, где возле жаровни, источавшей вкусный запах жареного мяса, возились три бабенки, одетые в турецкие шальвары и кисею, по всей видимости, Илюхины полюбовницы.

Глядя на обряженных вакханками