Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди - [111]

– Это, случаем, не те, которые Адамовича похитили и ордынцев князя Анджея под корень вырезали? – вопросил Стефан, взглянув на вездесущего Радзивилла. Тот аж покраснел своим брыластым ликом и злобно прошипел:

– Они самые, мой повелитель. Правды ради, следует сказать, что молодому Вишневецкому в своей погибели не казаков, а дядю надо винить. Посылал покойный Казимир на Дон лазутчиков с повелением не допустить казаков в рать царя Ивана. Только, как всегда, пожадничал. Ни единого червонца не дал на подкуп атаманов. Нетрудно догадаться, чем дело обернулось. Княжеских послов станичники убили, один монах Иосиф чудом уцелел, а сами в войско к московитам подались. Одно слово – схизматы.

Выслушав его очередной навет на Вишневецких, король нахмурился и строго изрек:

– Не пристало об усопших плохо говорить. Пусть теперь племянник с дядей на том свете сами меж собою выясняют, кто пред кем виноват, а я повелеваю – всех до единого казаков истребить, чтоб не только самим разбойникам, но и их детям с внуками неповадно было с Речью Посполитой воевать. Тебе, князь, это поручаю, – кивнул Стефан Замойскому.

Тот проворно вскочил с кресла и, отвесив повелителю поклон, заверил:

– Не имей сомнений, государь. Мы за пана Адамовича из этих бородатых москалей всю их песью кровь до последней капли выпустим.

Баторий насмешливо взглянул на не в меру ретивого князя.

– Я, полковник, еще смолоду во всем приучен сомневаться, наверно, потому и вышел в короли, – обращаясь уже к младшему Бекешу, он добавил: – Поддержи гусар своей пехотой. Мне о казаках много слышать доводилось, чего-чего, а воевать разбойники умеют.

Не сказать, чтоб польский князь и венгерский воевода шибко нравились друг другу, но повеление Стефана заставило отважных рыцарей объединить свои усилия. Перед атакой на Хоперский полк Гавриил сказал Замойскому:

– Уступаю тебе, Михай, честь исполнить королевский приказ. Полагаю, что твоим орлам склевать ястребов донских труда особого не составит. Ну а ежели казаки доблесть непомерную проявят, зря своих людей не губи, отступи да укажи им путь к обозам нашим. Разбойники, они хоть на Дону, хоть на Дунае с Вислою – везде разбойники, непременно за добычей кинутся. Тут я их и встречу, а ты с боков ударишь. Возьмем в кольцо схизматов и всех повырежем.

23

Тягостные чувства страха и раскаяния владели сердцем Новосильцева. Если со страхом все было ясно и понятно – участие в нескольких мелких стычках да разгроме хоругви Вишневецкого еще не сделало его настоящим воином и предчувствие великого кровопролития невольно холодило душу, то с раскаянием дело обстояло куда сложнее.

Поначалу самовольный уход полка, а затем язвительный совет Ивана остаться при Шуйском обидели Дмитрия Михайловича. Глядя на Княжича, он с горечью подумал:

– А ведь я его за друга почитал, душу родственную в нем увидел. Эх, люди, люди, до чего ж вы переменчивы в делах да помыслах своих.

Однако, будучи умным человеком, да еще и совестливым, царев посланник, поразмыслив, понял, что в отчуждении к нему Ваньки с Емельяном следует винить лишь самого себя, и их дружба с молодым есаулом дала трещину не нынче утром, а гораздо раньше – на совете у Шуйского. Жгучая волна стыда разрумянила лицо Новосильцева при воспоминании о том, как он, убеленный сединою родовитый князь, прибывший в войско с грамотой, скрепленной рукою самого царя, молча сидел, уткнувшись носом в стол, когда Княжич вел перед всесильным воеводой дерзкую, но праведную речь, пытаясь удержать его от гибельной затеи, не на шутку рискуя при этом своей бедовой, кучерявой головой. То, что не он один, но и другие военачальники, в том числе Чуб, не посмели подать голос в столь важном споре, было слабым утешением. А вчера вместо того, чтобы поговорить с Иваном да повиниться за проявленную слабость, он, как какой-то ярыжка, отправился по сотням одаривать подачкой обреченных на погибель станичников.

– Нескладно вышло, но теперь уже содеянного не вернешь. Будем живы – замиримся, а коль помрем, так всем нам бог судья, – тяжело вздохнул Дмитрий Михайлович, решив, что ни под каким предлогом не покинет полк и разделит участь своих новых, своевольных товарищей.

Когда хоперцы стали перестраиваться и вооруженные пиками бойцы потеснили Новосильцева, он примкнул к знаменной полусотне Ярославца, а затем одним из первых откликнулся на Сашкин призыв. Пробиваясь к старшинам, князь рубился наравне со станичниками, и даже спас от верной смерти сотника Игната Доброго, размозжив пистольной пулей голову гусару, уже было одолевшему пожилого казака.

Как ни странно, но участие в побоище излечило царского посланника от душевного недуга. Страх, томивший его перед сражением, растаял в горячке боя, словно снег на солнце, да и совесть малость успокоилась. И теперь, в ожидании еще более страшных испытаний, стоя во главе полка рядом с Чубом, Маленьким и Ярославцем, он, как и все другие, с надеждою взирал на Княжича.

24

Увидев мадьярскую пехоту, которая числом бойцов явно превосходила крепко поредевшие казачьи сотни, Княжич понял, что чутье не подвело его и в этот раз. Поддайся он на уговоры Маленького и поведи братов громить шляхетский стан – они бы непременно угодили в хитро подстроенную латинянами ловушку. Радости, однако, не было, Иван уразумел и другое – их полк, единственный из всех сдержавший вражеский удар, обречен, а проявленная им осмотрительность лишь немного отсрочила погибель доверивших ему свои головы и души товарищей.