Проклятый - [22]

Прежде, чем к нему потянулись чужие руки, Кар сбросил капюшон — и всадники резко подались обратно.

— Колдун! — выдохнул один.

— Вижу, — задумчиво согласился предводитель.

— Это он, Дериник, — уверенно сказал тот, что заехал слева. — Императорский колдун. Я его видел. Его ищут, в городе говорят, цена обещана хорошая.

Повернув голову, Кар узнал его — постояльца из трактира, того, что беседовал с торговцем.

— Думаешь, император отпустит нам за него грехи? — спросил Дериник.

— Оставь его, Дериник, — опасливо посоветовал тот, что справа. — Колдун же… Беды не оберешься.

— Да ты, Алион, никак боишься? — хохотнул тот, что слева.

Дериник сощурился. Решение принято — понял Кар. Резким движением поднял лошадь на дыбы, разворачивая вправо. Конь Алиона шарахнулся от копыт. Алион с испуганным лицом схватился за копье, но мерин уже рванулся между ним и предводителем, к дороге. Копье Дериника пролетело над головой — Кар вовремя пригнулся. Другое копье пронзило ему плечо, третье вошло в ляжку мерину. Тот заржал, падая на передние ноги, завалился набок. Ржание перешло в жалобный хрип. Кар, ошеломленный болью, запутавшийся в стременах, рухнул на раненое плечо. Сквозь алую пелену смутно мелькнула человеческая фигура. Последним, что Кар увидел, был занесенный меч.

— Хорошо, я остановил кровь. Осторожнее… Разрежь. Нет, убери ее совсем.

Голос, уверенный и сильный, разорвал темноту. Ловкие руки касались тела, убирая одежду. Каждое прикосновение отзывалось новой болью.

— Нога сломана, — хмуро сказал второй голос. — Надеюсь, Дингхор, ты знаешь, что делаешь.

— Довольно, Чанрет, — в первом голосе слышалось раздражение. — Колдун или не колдун, он ранен, и мы его не бросим.

— Пусть так, — не уступал Чанрет, — Что ты будешь с ним потом делать? Если это тот самый…

Кар слушал, не открывая глаз. Говорили на языке Империи, но с непривычным резким акцентом — слова сыпались, как мелкие камушки на дорогу. Голос Дингхора произнес над ухом:

— Неважно. Нам нет больше дела до императоров и жрецов. Если этот мальчик убил премного отца, он или безумец, или у него была на то причина. Но я не верю. Если б ты видел лицо жреца, когда молодой император разорвал перемирие, ты бы тоже не поверил.

— Но если он тот, его ищут. Те четверо позовут солдат, и нам придется сражаться прежде, чем вернемся.

— Те четверо? Это простые разбойники и только. Иначе мы не спугнули бы их так легко. Хватит, Чанрет. Все равно собирались разбивать лагерь. Помоги мне, я хочу зашить рану, пока он не очнулся.

Как будто раскаленный меч вонзился в плечо. Кар вскрикнул, открывая глаза. Над ним склонилось встревоженное лицо.

— Очнулся? Потерпи, мальчик. Вот, выпей.

Кара приподняли, поднесли к губам глиняную флягу. Питье оказалось горьким, с резким запахом трав.

— Молодец, — сказал тот, кто звался Дингхором, укладывая его обратно. — Теперь боль утихнет. У тебя плохая рана, я ее промою и зашью.

Кар лежал на земле, судя по всему, там же, где свалился от удара копья. Под голову ему засунули что-то мягкое. Дингхор опустился на колени рядом — крепкий мужчина с сединой в бороде, он походил на человека, облеченного властью, но руки, умело промывавшие рану, были руками целителя. Другой, видимо, помощник, сидел в ногах. Еще один стоял чуть в стороне. Его узкое, со страдальческой морщиной поперек лба, лицо выражало сильное недовольство, брови сошлись к переносице. В руках он вертел длинный нож.

Поодаль слышались движения, голоса, переступь коней, словно там остановился большой отряд.

Кар молча разглядывал спасителей. Суровые лица выдублены ветром и солнцем, длинные светлые волосы перетянуты тесьмой на затылке. Кожаные панцири с нашитыми металлическими пластинами, штаны и короткие сапоги, завязанные на лодыжках шнурками — все из грубо выделанной кожи. У каждого на поясе несколько длинных ножей и меч.

— Я знаю, кто вы, — с трудом произнес Кар. — Вы еретики. Я видел вас на празднике.

— Мы — аггары, — кивнул Дингхор.

— А ты — тот самый колдун, убивший императора? — спросил тот, что стоял в стороне.

— Я его не убивал.

— Перестань, Чанрет, — остановил Дингхор, — нужны носилки или повозка. Отправь кого-нибудь в деревню, пока не совсем стемнело. Не бойся, мальчик. Мы не слуги твоему императору, и жрецам не слуги. Тебе придется поправиться, раз Бог спас твою жизнь, ты ему зачем-то нужен. А теперь займемся твоей раной.

Повозка, влекомая парой невысоких, но крепких крестьянских лошадок, резво катилась по каменистой дороге. Тряска отдавалось болью в правом плече, смазанном пахучей мазью и туго перебинтованном. Горькое снадобье, притуплявшее боль, вызывало сонливость. От него или от чудесного — иначе не назовешь — спасения, Кара почти оставила тревога. Дни проходили в вязкой полудреме или таких же ленивых, тягучих размышлениях.

Не нужно больше убегать, оглядываться через плечо, ежеминутно ждать гибели. Все дальше столица и ее центральная площадь, где приготовлена плаха; разосланные на поиски отряды тщетно рыщут по стране. Искать беглого колдуна среди еретиков, спешащих покинуть Империю, пока не вышел срок императорской охранной грамоты, никому не придет в голову. Мало ли что везут в обшарпанной повозке. Из столицы, да после праздничного торга, грех выезжать налегке. Убегают вдаль города и деревни, все ближе спорные восточные земли — край аггаров, или, как говорят в Империи, захваченные еретиками имперские области.