Проклятый город. Однажды случится ужасное... - [20]

— Вы когда-нибудь испытываете «страх чистого листа»? Вот у меня в таких случаях начинает болеть живот… (Смех в зале.)

— У вас были хорошие оценки по литературе, когда вы здесь учились?

— Вы давно знакомы с месье Рошфором. Каким он был в молодости?

— Ваши романы очень продуманы, сюжет никогда не провисает. Как вам удается распоряжаться всеми своими персонажами одновременно? Вы составляете план заранее?

— Почему вы решили убить Лизбет? Она мне очень нравилась. По-моему, жестоко было ее убивать…

Одри также узнала, что Николя Ле Гаррек изучал право и криминологию, причем даже не предполагал, куда его это заведет… Он не представлял себя в роли адвоката, некоторое время работал в полиции, но выход его первой книги, написание которой он считал чистой авантюрой, изменило всю его жизнь. Закончив роман, он разослал его в двенадцать издательств, но только одно из них, самое маленькое, согласилось опубликовать книгу. Почти сразу же после этого Ле Гаррек, вместо того чтобы заниматься рабочими делами, начал сочинять следующий роман, подрабатывая написанием статей для разных газет и журналов. И лишь его первый опус о приключениях лейтенанта Куттоли обеспечил ему возможность жить одним писательским трудом. Сейчас он прощался с этим персонажем — ибо «Голубая лилия» завершала «Квинтет красок».

Одри наблюдала за Ле Гарреком все то время, что он говорил, и заметила, как писатель начинает по-настоящему увлекаться. Однако она обратила внимание и на некоторые… умолчания. Не сказанное. Было нечто, о чем он предпочел не говорить, — какая-то тайна. На отдельные вопросы он отвечал с шутливой откровенностью («Ну, Антуан Рошфор был учеником-раздолбаем, уж извините за выражение!»), но от некоторых предпочитал уклоняться, отвечая обычными штампами.

— Что вас побуждает убивать ваших персонажей?

— Даже не знаю… думаю, те самые причины, которые заставляют других смотреть «Молчание ягнят» или читать Агату Кристи… Это то, что Питер Джеймс называл «некой склонностью к смерти»… и это, в принципе, в той или иной мере присутствует у всех, не правда ли?

— Кто или что вас вдохновляет?

— На этот вопрос я, к сожалению, не смогу ничего ответить, поскольку я не контролирую процесс…

Или еще:

— Пишут не тогда, когда хотят, а когда чувствуют неодолимую потребность…

У Одри сохранялось все то же впечатление, что Ле Гаррек произвел на нее утром в кафе: он был двойственным существом, солнечным и сумеречным, простым и сложным, доступным и отдаленным. Человек, открытый первому встречному и в то же время словно окутанный туманом.

Туманом…

Одри непроизвольно повернулась к окну. Туман понемногу рассеялся, и сейчас лицей «Сент-Экзюпери» предстал перед ней во всем своем средневековом обаянии. Она сама раньше не наблюдала такое явление, но слышала о нем: с началом осени туман образовывался ночью, понемногу рассеиваясь к середине дня, и лишь к зиме окончательно устанавливал свою власть над побежденным городом.

До нее донесся шорох крыльев: огромный ворон слетел с дерева и с хриплым карканьем полетел прочь. Одри рассеянно проследила за ним глазами — ворон какое-то время кружил возле окна директорского кабинета, прежде чем скрыться из виду. Одри вспомнила истории о птицах-почтальонах и невольно подумала о том, что ворон докладывал Антуану о том, как идут дела в лицее. Ее позабавила эта мысль, она была до смешного «гаррипоттеровской» — но тут же, по ассоциации, Одри подумала о своем сыне и уже больше не слышала ни вопросов, ни ответов. Давид восхищался персонажами «ГП», и даже если он был еще слишком мал, чтобы уловить всю сложность хогвартских интриг, первые тома приключений юного волшебника, прочитанные с экрана монитора, его очаровали. Гарри Поттер сделался виртуальным членом семьи. Одри пришлось с этим смириться. Но когда бывший муж забирал Давида, и она оставалась одна — двенадцать дней из четырнадцати, — одно лишь имя Гарри Поттера, вид книги или киноафиши, а также новости из жизни автора тут же напоминали ей о разводе, одиночестве, страхе перед будущим.

Звонкий голосок у нее за спиной прервал ее размышления.

— Я прочитала ваш первый роман, который вы подписали псевдонимом… очевидно, тот самый, который вы печатали на новеньком компьютере. (Смех в зале.) Он сильно отличается от «Голубой лилии»… он гораздо более мрачный. Он меня даже напугал. Очень напугал. Я никогда бы не сказала, что его написал тот же самый автор…

Одри показалось, что она узнала голос. Обернувшись, она убедилась, что права: это была Опаль Камерлен.

Каждый год в каждом классе преподавателю встречаются ученики, которых он запоминает с первого же урока, тогда как порой на различение лиц и фамилий требуется несколько месяцев. И дело здесь не столько в физической привлекательности, сколько во внутренней силе, составляющей основу личности.

Опаль Камерлен, без сомнения, была частью этой «элиты» — тех, кто был отмечен печатью внутреннего света. У нее были ярко-рыжие волосы и, как нередко бывает в таких случаях, зеленые глаза, а также густые ресницы и пухлый красиво очерченный рот. Но вместе с тем в ней ощущалось нечто суровое и непреклонное, и серьезное выражение ее лица составляло разительный контраст с детским очарованием и россыпью веснушек на щеках.