Проклятый дар - [56]

– А зачем? – Она улыбнулась. – Все равно умирать.

– Умирать можно по-всякому. – Захар подтолкнул ее к застывшим неподалеку автоматчикам. – Можно легкой смертью, а можно лютой.

– А ты какую для себя выбрал? – Ася обернулась, вперила в него ненавидящий взгляд. – Думаешь, за предательство тебе легкую смерть пожалуют? Ну-ну…

Захар не ответил, лишь досадливо махнул рукой. Один из немцев толкнул Асю в спину дулом автомата.

Ее вели через всю деревню, затаившуюся, точно вымершую. Ася кожей чувствовала испуганные взгляды, почти слышала тревожный шепот. Люди боялись, хотели помочь и не знали как.

Фишер сидел в своем кабинете. До войны это был кабинет председателя колхоза. Тогда на стенах висели портреты Ленина и Сталина, а на узких подоконниках стояли горшки с фиалками, которые разводила председательская жена, тетя Рая. Председатель погиб на фронте в первые дни войны, а тетю Раю расстреляли оккупанты… Теперь кабинет ничем не напоминал тот, прежний. Портреты и фиалки исчезли, стены «украшала» ненавистная рожа Гитлера и флаги со свастикой. Вместо старого стола стоял новый – на резных ножках, обитый зеленым сукном. И стул был другой, не колченогий, ворчливо постанывавший под немалым председательским весом, а высокий, похожий на кресло.

Фишер на Асю не смотрел, даже головы не поднял, лишь молча кивнул вошедшему следом Захару и продолжил перебирать какие-то бумаги. Белоснежные, так врезавшиеся в Асину память перчатки лежали тут же, на краю стола, рядом с кожаной плетью…

Плеть Асю не напугала, ну, может, только удивила. Неужели у этого гада мало палачей?!

– Станет спрашивать, рассказывай все как есть, – едва слышно сказал Захар. – Не молчи. Тебе же хуже будет.

Она не послушалась. Она не стала говорить. Молчала там, в бывшем председательском кабинете, когда фашист был с ней вежлив и даже обходителен, улыбался стылой улыбкой, смотрел с интересом. И в старом сарае за сельсоветом, когда Фишер перестал быть обходительным и взялся за плеть, тоже молчала. Молчать было больно, иногда, когда плеть опускалась на плечи с особенной силой, Ася кричала. Закусывала до боли губы, упиралась мокрым от пота лбом в терпко пахнущий сосной и кровью столб, терпела до последнего, но все равно срывалась на крик. Тогда Фишер снова превращался в человека, улыбался любезно, гладил по волосам и через невозмутимого Захара спрашивал, знает ли юная фройляйн, где прячутся партизаны. Это была недолгая передышка, Ася едва успевала перевести дух, до того как плеть снова взлетала в воздух. Кажется, девушка теряла сознание, кажется, ее обливали водой, потому что одежда сделалась мокрой и прилипла к телу. Или то была не вода, а кровь?.. Ася не знала, да и не хотела знать. Она хотела только одного – умереть, чтобы этот кошмар закончился раз и навсегда.

Ее мучитель остановился в тот самый момент, когда смерть была уже совсем рядом, заглядывала в глаза, обещала освобождение.

– Завтра, – сказал Фишер хриплым голосом Захара. – Тебя повесят завтра утром перед комендатурой.

Перед тем как провалиться в благословенную темноту, Ася еще успела плюнуть в мерзкую Захарову морду…

…Сознание вернулось вместе с болью. Не той острой, вырывающей из глотки отчаянный крик, а глухой и мутной, заставляющей корчиться в судорогах, скрежетать зубами и ненавидеть себя за слабость. Вокруг снова было темно, капала вода, пахло сыростью. Погреб… Ася попыталась сесть, но тут же рухнула на бок, прижалась щекой к прохладной земле, вдохнула прелый запах соломы. Завтра – или уже сегодня? – все закончится. Она увидится с мамой и, возможно, сможет попрощаться с Алешей. Нельзя уходить, не попрощавшись, не сказав последних, самых важных слов. Он ее не увидит, но бабка Шептуха ему обязательно передаст, как сильно любила его Ася, как она сожалеет о том, что опоздала со своей любовью… Да, бабка Шептуха передаст, она не станет ей отказывать в этой самой последней просьбе.

А может, она уйдет еще раньше, не дожидаясь виселицы, не пугая баб и маленьких детей своим страшным видом. Нужно только очень сильно захотеть. Ася закрыла глаза, прислушалась к биению собственного сердца. Надо, чтобы оно билось все реже. У нее получится, она особенная…

Смерть, милосердная и ласковая, была уже совсем рядом, но Асе снова не дали умереть. С тихим скрипом отворился люк, впуская внутрь мутный свет ущербной луны, кто-то темный, молчаливый спустился в погреб, подхватил Асю на руки. Это было больно, почти так же мучительно, как от плети. А может, и еще больнее. Она бы закричала, но на искусанные в кровь губы предупреждающе легла пахнущая самосадом шершавая ладонь.

– Потерпи, – послышался над ухом сиплый шепот Захара. – Потерпи, бедовая, не ори.

Наверное, она бы заорала, теперь уже не от боли, а от омерзения, но не смогла – снова, в который уже раз, потеряла сознание…

* * *

Сюр продолжился. Сюр смотрел на Матвея насмешливыми карими глазами и скалил крепкие зубы в ироничной улыбке.

– Очень смешно, – рыкнул детектив, на всякий случай на шаг отступая от Ставра. Мало ему одной сумасшедшей…

– Ну, это как сказать. – Хозяин пожал широкими плечами, но с места, слава богу, не двинулся. – Мне, к примеру, было не до смеха. Да и сейчас, братишка, сказать по правде, не смешно. Хреново мне, братишка. А не было бы хреново, разве ж стал бы я все это затевать! – Он обвел кухню широким жестом.