Проклятые в раю - [15]

— Мне достаточно сложно управляться даже с теми законами, которые записаны. Вам не кажется, господа, что их слишком много? Нельзя требовать от людей, чтобы они следовали всем законам, когда их такое множество. На самом деле, я полагаю, что немедленная отмена некоего закона является сущностью данного дела.

Еще один репортер заглотил наживку.

— А что, по вашему мнению, будет достигнуто отменой сухого закона?

— Думаю, будет легче выпить, — серьезно произнес Дэрроу.

Один из журналистов, не поддавшийся на предложенную Дэрроу смену темы, выкрикнул:

— Вы ожидаете оправдательного приговора для миссис Фортескью?

Тот усмехнулся.

— Когда вы в последний раз видели умную и красивую женщину, которой отказали в алиментах, не говоря уже о том, чтобы обвинить ее в убийстве? Больше никаких вопросов на эту тему, господа.

И, повернувшись к ним спиной, он устроился рядом с миссис Дэрроу.

Но газетчик не отставал.

— Вам известно, что ваша автобиография расхватывается здесь, в Гонолулу, как горячие пирожки? Похоже, что местные жители хотят узнать вас поближе. Что скажете?

Выгнув бровь, Дэрроу с насмешливым удивлением глянул на него:

— Все еще продается, говорите? Я бы сказал, что к этому времени она уже распродана!

Еще минуты полторы они сыпали ему в спину вопросами, но старик не обращал на них внимания, и свора гончих удалилась.

Вскоре пароход снова двинулся и, повернув нос в сторону пристани, медленно направился к причалу. С правого борта нам открывался прекрасный вид на город. Он оказался больше, чем я ожидал, и более современным — во всяком случае, не горсткой шалашей. Белые современные здания теснились у покрытых зеленью склонов, испещренных домиками — и все это на неправдоподобном фоне величественных гор. Как будто город двадцатого века по ошибке уронили, возможно, с самолета, на экзотический первобытный остров.

Дальше у поручней пронзительно вскрикивали и смеялись другие пассажиры. Их внимание явно привлекал не только до театральности красивый вид. Заметив это, Изабелла глянула на меня, я кивнул, и мы быстро пробрались туда, чтобы посмотреть в чем дело.

Найдя место у поручней, мы увидели внизу, в воде, коричневых мальчишек. С приближающегося пирса ныряли другие, чтобы присоединиться к этой плавучей ассамблее. В воздухе сверкали серебряные монетки, подбрасываемые и кидаемые стоявшими далеко от нас пассажирами. Металл ярко вспыхивал на солнце, потом плюхался в удивительно чистую синюю воду. Было видно, как монетки опускаются на дно. И ту же сверкали белые пятки — мальчишки ныряли за пяти— и десятицентовиками.

Кто-то тронул меня за плечо.

Это был симпатичный студент колледжа, с которым мы познакомились в бассейне «Малоло». Приятный паренек с острыми чертами лица быстро и уверенно плавал в сооружении, которое вполне подошло бы для римских оргий было украшено колоннами и мозаиками в помпейско-этрусском духе. И привлек мое — и Изабеллы — внимание.

Должно быть, он заметил, что мы за ним наблюдаем, потому что наконец вылез из воды и завязал разговор. Он хотел познакомиться с Дэрроу, который сидел рядом на мраморной скамье, полностью одетый, и наблюдал за плававшими хорошенькими девушками. Руби и Лейзеры куда-то ушли. Вытерев свое загорелое мускулистое тело, вежливый парнишка представился Дэрроу как Кларенс и начавший изучать право студент из Калифорнии. Вырос он на ананасовой плантации на Оаху и взял семестр, чтобы побыть дома.

— С именем Кларенс вам никогда не понадобится прозвище, — сказал ему Дэрроу.

— О, у меня есть прозвище, и оно еще глупее, чем имя Кларенс, — сказал добродушный ребенок.

Он назвал его нам, и оно и правда оказалось глупым прозвищем, и мы все вместе посмеялись над этим, и больше не встретились с пареньком — он путешествовал не первым классом. А тут он появился, прервав мое наблюдение за нырявшими за монетками туземными мальчишками.

— Сделайте мне одолжение, — попросил он. — Я не могу обратиться ни к кому из этих богатых людей, а вы кажетесь мне нормальным человеком.

— Конечно.

Если бы я сказал «нет», то отказался бы от звания «нормального человека».

И этот сукин сын начал раздеваться.

К этому моменту Изабелла заметила его и с улыбкой дождалась, пока чертов Адонис разденется до красных купальных трусов.

— Будьте другом и сберегите мою одежду, — сказал он. — Я найду вас на берегу.

Сунув мне в руки охапку из рубашки, брюк, туфель и носков, он встал на палубе позади пассажиров, глазевших на туземных ныряльщиков.

— У кого есть серебряный доллар? — громко спросил он.

Все повернулись к нему.

— Я нырну прямо с палубы, — заявил он, — за серебряным долларом!

— У меня! — отозвался усатый тип, роясь в кармане.

Он поднял серебряную монету, и она, сверкнув на солнце, пустила солнечный зайчик.

И будь я проклят, если это ребенок не взобрался на поручень и, удержавшись там и крикнув: «Давай!», не последовал за брошенной монетой в темно-синюю воду. Прыжок был просто великолепен, паренек рассек воду с уверенностью Бога, заставившего расступиться воды Красного моря.

Вынырнул он довольно быстро, отбросил с лица влажные темные волосы и, заразительно улыбнувшись, показал монету. Она снова блеснула на солнце, этот блеск и улыбка ослепили публику на палубе, которая начала аплодировать, раздались одобрительные возгласы. Изабелла сунула в рот два пальца и свистнула так, что ей могла бы позавидовать сама башня Алоха.