Проклятые - [4]

– Ага, – врет она в ответ. – Дорогущие!

Еще одна примечательная особенность ада:

каждый раз, когда спрашиваешь кого-то, почему его или ее сюда сослали, в ответ услышишь «переходил улицу в неположенном месте», или «носила коричневые туфли с черной сумочкой», или еще какую-нибудь ерунду. Глупо рассчитывать на честность в аду. Впрочем, это относится и к земле.

Девушка из соседней клетки делает шаг в мою сторону и, глядя на меня, говорит:

– А ты очень хорошенькая!

Что доказывает ее беспросветную и наглую лживость. Я молчу.

– Нет, правда! Тебе нужно только ярче подвести глазки и наложить тушь!

Она уже роется в сумочке – тоже белая, поддельный «Коуч» из искусственной кожи – достает тюбик туши и компактные бирюзовые тени «Эйвон». Грязной ладонью машет мне, чтобы я просунула лицо между прутьями.

Как показывает мой опыт, обычно девочки чрезвычайно умные – пока у них не вырастает грудь. Можете счесть это наблюдение моим предрассудком и списать все на мой юный возраст, но мне кажется, что к тринадцати годам люди достигают полного расцвета ума и личностных качеств. Как девочки, так и мальчики. Не хочу хвастаться, но думаю, что человек в возрасте тринадцати лет доходит до своей максимальной исключительности. Вспомните Пеппи Длинныйчулок, Поллианну[3], Тома Сойера и Денниса-мучителя[4]. Потом начинаются душевные конфликты, играют гормоны и рушатся гендерные ожидания. Дайте только девочкам пережить первую менструацию, а мальчикам – первую ночную поллюцию, и они мгновенно лишатся ума и таланта. Опять-таки ссылаюсь на тему «Влиятельные фигуры западной истории»: после пубертации, как между древнегреческим Просвещением и итальянским Ренессансом, надолго воцаряются темные века. Когда у девочек появляется грудь, они забывают, какими были смелыми и сообразительными. Мальчишки тоже бывают по-своему умными и веселыми, но после первой эрекции становятся полными дебилами на ближайшие шестьдесят лет. Для обоих полов подростковый возраст превращается в ледниковый период тупости.

И да, я знаю слово «гендерный». О боги! Может, я и толстая, безгрудая, близорукая покойница, но я не дебилка.

И я в курсе: когда суперсексуальная девица старшего возраста, у которой есть бедра, груди и пышные волосы, хочет снять с тебя очки и нарисовать «дымчатые глаза», она просто пытается отправить тебя на конкурс красоты, в котором уже победила. Этакий подлый снисходительный жест. Совсем как когда богатые спрашивают бедных, где те проводят лето. Весьма попахивает бестактным шовинизмом а-ля «если у них нет хлеба, пусть едят пирожные».

Или же эта мадам – лесбиянка. В любом случае я не подставляю ей лицо, хоть она и стоит наготове, размахивая щеточкой с комками туши, как Фея Крестная – волшебной палочкой, чтобы превратить меня в дешевую версию Золушки. Если честно, всякий раз, когда я смотрю «Клуб “Завтрак”» Джона Хьюза и Молли Рингуолд заводит бедную Элли Шиди в туалет, а потом выводит с уродливыми мазками румян под каждой скулой в стиле восьмидесятых, с мажорной ленточкой на волосах, раскрасив ей губы в старомодный ярко-красный цвет, как у фарфоровой куклы (дешевая имитация самой Рингуолд, настоящей Сучки фон Сучкинс, прозомбированной журналом «Вог»), – так вот, когда бедная Элли превращается в живой рекламный постер, я всегда кричу в телевизор: «Элли, беги!» Нет, честно, я кричу: «Элли, умойся и беги оттуда скорее!»

Вместо того чтобы подставить соседке лицо, я говорю:

– Да не, не надо, пусть моя экзема немного подсохнет.

Волшебная палочка-тушь мигом отдергивается, тени и помады с грохотом падают в поддельную сумку, а их хозяйка сощуривается и ищет на моем лице красноту воспалений, чешуйки и язвочки.

Как сказала бы моя мама:

– Каждая новая горничная хочет складывать ваше белье по-новому.

Это значит: будь умнее и не позволяй другим тобой командовать.

Вокруг нас клетки, одни пустые, в других сидят одиночки. Конечно же, тупые спортсмены, бунтари-наркоманы, зануды и мизантропы – все отбывают тут вечное наказание.

Да, так нечестно, но я наверняка просижу в этой клетке много веков, притворяясь, что у меня псориаз, вокруг всякие лицемеры будут кричать и жаловаться на сырость и вонь, а моя соседка Сучка фон Сучкинс будет садиться на корточки и полировать слюной и скомканной бумажной салфеткой свои дешевые белые туфли. Даже сквозь вонь дерьма, дыма и серы я слышу аромат ее духов из магазина «Всё за доллар», похожие на фруктовый запах жевательной резинки или шипучки. Если честно, лучше бы пахло просто дерьмом, но кто сможет задерживать дыхание миллион лет подряд?

Так что я говорю просто из вежливости:

– Все равно спасибо. Ну, что хотела меня подкрасить. – Как воспитанная девочка, я выдавливаю из себя улыбку: – Я Мэдисон.

Моя соседка чуть ли не бросается к прутьям, которые нас разделяют. Все ее груди, бедра и туфли на каблуках безмерно благодарны мне за компанию, она широко улыбается, демонстрируя фарфоровые резцы массового производства. В проколотых мочках сверкают серьги, совсем как у Клэр Стэндиш, только вульгарные, размером с монету, не с бриллиантиками, а из циркония с блестящей огранкой.