Проклятие волков - [20]

И всю весну и лето Глен Тропайл учился быть Волком.

Путь лежал, как он, к своему неудовольствию, обнаружил, через детский сад городка-колонии. Это было не то, чего он ожидал, но имело то преимущество, что пока его подопечные учились, он учился тоже.

Идя на шаг впереди трехлеток, он узнал, что «волки» отнюдь не грабители «овец», между ними существовали гораздо более сложные экологические отношения. Повсюду среди Овец жили Волки, они были закваской, ферментом этого общества.

Примитивно просто воспитатель объяснял:

— Сыновья Волка хорошо соображают, когда дело касается чисел и денег. Как и вы, ваши друзья играют на деньги, как только начинают говорить, и вы умеете подсчитать проценты и сложные проценты, когда захотите. Многие этого не могут.

Верно, подумал про себя Тропайл, читая вслух малышам. Именно так с ним и было.

— Овцы боятся Сыновей Волка. Те из нас, кто живет среди них, подвергаются постоянной опасности; его могут обнаружить и убить. Хотя обычно Волк может защититься от любого количества Овец.

Снова верно.

— Одно из самых опасных поручений, которое может получить Волк, — это жить среди Овец. Но это очень важно. Без нас они бы погибли — от застоя, разложения, в конце концов от голода.

Дальнейших разъяснений не требовалось. Овцы не могли починить даже свои заборы.

Проза была до жути проста. А дети были до жути — он споткнулся, подыскивая слово, но ему все-таки удалось придумать его — конкурентоспособны. Он обнаружил, что словесные табу продолжали довлеть даже после того, как он преодолел табу в поведении.

Это несколько угнетало: в том возрасте, когда будущие Граждане учили бы Правила Поведения для Малышей, эти дети учились драться. Вечный спор о том, кто будет Биг Билл Зекендорф в странной игре, которая называлась «Зекендорф и Хилтон», иногда заканчивался разбитыми носами.

И никто — совсем никто — не размышлял о Взаимосвязи.

Тропайла предупредили, чтобы и он этого не делал. Хендл мрачно сказал:

— Мы не понимаем этого. А то, чего мы не понимаем, нам не нравится. Мы подозрительные животные, Тропайл. Когда дети немного подрастают, мы достаточно тренируем их для того, чтобы они могли один раз погрузиться в Медитацию и прочувствовать, что это такое, — или, по меньшей мере, притвориться. Если им придется жить среди Граждан, этого им хватит. Но большего мы не разрешаем.

«Не разрешаем?» Почему-то это слово раздражало; почему-то его надпочечники начали сокращаться.

— Не разрешаем! У нас есть некоторые подозрения, а наверняка мы знаем, что иногда во время Медитации люди исчезают. В разговорах Овец о Перемещении достаточно правды. Мы не хотим исчезать. Не погружайся в Медитацию, Тропайл. Слышишь?

Но позднее он вынужден был поспорить по этому вопросу. Он выбрал минуту, когда Хендл был не занят, вернее, не занят настолько, насколько было возможно для этого человека. Все взрослое население колонии было на площадке, которую они использовали как учебный плац; когда-то это было «футбольное поле», как сказал Хендл. Они занимались строевой подготовкой, которая проводилась регулярно два раза в неделю; лишь небольшая плата за то, что живешь среди свободных и прогрессивных Волков, а не скучных, теплокровных Овец. Тропайл очень запыхался, но бросился на землю рядом с Хендлом, затаил дыхание и проговорил:

— Хендл, насчет Медитации.

— Что такое?

— Ну, может быть, ты не совсем понимаешь. — Он подыскивал слова. Он знал, о чем он хочет сказать. Как может быть плохо то потрясающее ощущение, которое возникает, когда чувствуешь Единство? И в конце концов, Перемещения настолько редки, что вряд ли стоит принимать их во внимание. Но он не был уверен, что сможет разъяснить это Хендлу таким образом. Но попытался:

— Хендл, когда Медитация удачна, ты — одно целое со Вселенной. Понимаешь, что я хочу сказать? Это чувство ни с чем не сравнимо. Этот покой, красоту, гармонию, спокойствие невозможно описать.

— Это самый дешевый в мире наркотик, — фыркнул Хендл.

— Послушай, на самом деле…

— И самая дешевая в мире религия. Разорившимся идиотам не по карману золоченые идолы, поэтому они созерцают свои собственные пупки. И только. Им не по карману спиртное. Они даже не могут позволить себе напрячь мускулы, чтобы глубоко вздохнуть и основательно провентилировать легкие, чтобы дойти до состояния кислородного опьянения. И что же остается? Самогипноз. Ничего больше. Это все, на что они способны, этому они и учатся, это они считают приятным и полезным, и все довольны.

Тропайл вздохнул. Хендл так упрям. Неожиданно ему в голову пришла мысль. Он приподнялся на локтях.

— А не забываешь ли ты кое о чем? А как же Перемещение?

Хендл сердито посмотрел на него.

— Это как раз то, чего мы не понимаем.

— Но, наверняка, самогипноз не объясняет…

— Наверняка объясняет, — зло передразнил Хендл. — Хорошо. Мы не понимаем всего этого и боимся. Но, умоляю, не говори мне, что Перемещение — это высший Самопроизвольный Акт, Полное Отрицание Двойственности, Соединение с Брахм-Землей и прочую чушь. Ты не знаешь, что это такое. Мы тоже. — Он начал вставать. — Мы знаем лишь то, что люди исчезают, а мы этого совсем не хотим. Поэтому мы не медитируем. Ни один из нас, включая тебя.