Проклятие рукописи - [15]

— Нет, — произнесла Катарина, и от этих слов у Томмазо сердце чуть не разорвалось пополам.

Он встал, пошатываясь, задыхаясь, и вмиг чудесный солнечный день померк в его глазах. Катарина догнала его и нежно обняла.

— Я говорю «нет», потому что не желаю твоей смерти. Ведь мой жених — Джироламо Риарио, любимый племянник Папы Сикста IV.

Томмазо вздрогнул.

— Выходит, ты…

— Да, я незаконнорожденная дочь герцога Галеаццо Марии и Лукреции Ландриано — плод их любви. Через десять дней я уезжаю в Рим готовиться к свадьбе.

Домой они возвращались молча, и у Томмазо больше не появлялась служанка с запиской от Катарины. Вскоре он узнал о пышном бракосочетании Катарины и Джироламо Риарио в Риме, на котором присутствовал сам Папа Сикст IV. Но её образ не оставлял Томмазо, мучая ночами, а днем заставляя вздрагивать всякий раз, когда он неожиданно встречал хрупкую девушку со светлыми волосами. Бессонница порождала в его голове безумные мысли, которые удавалось изгнать лишь с рассветом. Прошло уже четыре месяца со дня их последней встречи, но сердечная боль не оставляла Томмазо, не давая забыть о Катарине.

Недавно он узнал, что его любимая приехала погостить в Милан на рождественские праздники, но в этот раз остановилась не у матери, а в замке Сфорца — Кастелло Сфорцеско. Это известие удесятерило его желание видеть Катарину, но была и боязнь, что сердце не выдержит такого испытания.

В этот день он и Никколо были удостоены чести присутствовать на торжественной рождественской мессе в герцогском замке, после чего намечалось большое празднование в замке Сфорца: пир, танцы, фейерверк.

Томмазо и Николо, опаздывая, нервничали — вечером улицы города были полны нарядно одетых людей, спешивших в многочисленные церкви, и дорога у них заняла больше времени, чем они рассчитывали. Их путь пролегал через пьяцца Дуоме — Соборную площадь, мимо беломраморной громадины собора Санта Мария Нашенте, строившегося уже сто лет[11], а до конца работы было еще далеко, несмотря на то что строительство возглавил энергичный Джунифорте Солари.

Огромный замок-крепость Сфорца из красного кирпича, четырехугольной формы, с самой высокой надвратной стройной башней Филарете и угловыми приземистыми, выдвинутыми вперед круглыми башнями из серого камня, был окружен глубоким рвом с подъемными мостами.

Стражники в кирасах, вооруженные алебардами, не по-праздничному озабоченные и строгие, проверяли прибывших на празднование гостей, не позволяя проносить оружие, — таков был приказ герцога. Проехав под аркой, Томмазо и Никколо оказались в просторном внутреннем дворе, где спешились и оставили лошадей на попечение грума. Далее их ждали следующие ворота и вновь строгая проверка стражи, и наконец они подошли к белоснежным стенам двухэтажного замка герцога Галеаццо Марии, с множеством стрельчатых арок оконных проемов на фасаде.

Месса проходила в замковой капелле, и, войдя туда, они остановились, пораженные увиденным, впрочем, как и остальные собравшиеся здесь многочисленные гости. Капелла была убрана черной тканью и представляла собой весьма удручающее зрелище. Хор — все в траурных черных одеждах — заунывно выводил песнопения из заупокойной службы; герцог также изменил своим блистающим ярким костюмам — он весь был в черном и держал в руке горящую свечу. Все это производило впечатление скорее похорон, чем праздничной службы. Но Томмазо уже не интересовало происходящее вокруг — он увидел Катарину, стоявшую чуть позади герцога, и окружающий мир перестал существовать. В переполненном зале церкви братья с трудом нашли места и присели на скамью. Томмазо пожирал Катарину глазами, придирчиво замечая перемены, происшедшие в ней: она стала бледнее, в глазах исчезли искорки веселья и, несмотря на свой юный возраст, в богатом платье она выглядела как настоящая дама. Его сердце забилось, как птица, пойманная в силки. О чудо! Она почувствовала взгляд и повернула голову в его сторону, но тут же снова смиренно потупилась, как положено замужней даме.

Проповедь капеллана не проникала в сознание Томмазо, мысли были полностью заняты Катариной. Он лишь копи ровал все действия находящихся рядом сеньоров: становился на колени, повторял слова молитвы или громко восклицал: «Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!»

Ему показалось, что, хотя Катарина больше не поворачивала в его сторону голову, она также была взволнована его присутствием, их словно связывала невидимая ниточка.

После окончания службы герцог и его приближенные, в том числе и Катарина, покинули церковь, а вслед за ними стали выходить все остальные. Томмазо, потеряв Катарину из виду, разнервничался и стал спешно пробираться к выходу.

— Я узнал, почему здесь такой траурный маскарад. — Никколо не терпелось поделиться новостями с братом. — Герцог в ужасе из-за знамений, преследующих его в последние дни. Прошлую неделю он провел в Павии, предаваясь любимому занятию — соколиной охоте. В ночь перед отъездом он увидел необычную вытянутую звезду багрового цвета, быстро двигающуюся по небу, а через несколько минут в замке вспыхнул пожар, который, слава Всевышнему, удалось быстро погасить. Герцог истолковал это как знамения, которые указывают на предстоящую войну, грозящую большими бедствиями или смертью. А по дороге в Милан ему перелетели дорогу один за другим три ворона. А ты знаешь: ворон на дороге — примета, указывающая на скорую смерть. Галеаццо Мария схватил оружие и выстрелил в птиц, но не попал. Герцог даже остановился в раздумье: а не повернуть ли ему назад, ведь все эти знаки предсказывали смерть, но он продолжил путь. Ведь неизвестно, где могла его подстерегать смерть: впереди, в Милане, или позади, в Павии. Поэтому, томимый мрачными предчувствиями, герцог довольствовался лишь этой службой в замковой капелле, которую превратил чуть ли не в собственное отпевание. Архиепископ Миланский был недоволен — герцог не посетил его службу в соборе, на которую прибыли из Рима несколько кардиналов. Герцогу пришлось дать согласие прийти завтра на торжественную службу в собор Святого Стефана — если, конечно, он не передумает, увидев новые знамения. Ты не находишь, что герцог все больше становится похож не только внешне, но и поведением на своего деда, Филиппе Марию Висконти?