Проклятие памяти - [2]

Подождав, пока солдаты не скроются из вида, юноша, пригнувшись, преодолел полсотни ярдов, отделявших его от дерева. Он долго смотрел в искаженное гримасой боли лицо отца, словно салясь понять, что же скажут ему остекленевшие глаза. Но ничего не было в этих глазах; кроме боли и недоумения, – как будто даже на пороге смерти дон Роберто так и не смог понять, что же случилось с ним.

Но юноша понял.

Отвернувшись, он снова шагнул к кустам.

* * *

Вечерело, и чем ниже солнце клонилось к горизонту, тем длиннее становились тени на плоских вершинах холмов. Вдалеке, над океаном, юноша заметил белесую дымку – ночью будет туман.

Он перевел взгляд и увидел, как внизу, у холма, выходили из ворот гасиенды последние слуги – с пожитками, завязанными в изношенные серапе, босые и угрюмые, низко опустив голову – словно боялись навлечь на себя новую неведомую и оттого еще более страшную кару.

На веранде у западной стены, как всегда, прямая и высокая, сидела в плетеном кресле его мать, держа на коленях пяльцы. Он видел, как двигались пальцы, тянувшие нить, как двигались губы, когда она произносила слова прощания проходившим мимо нее пеонам. Никто из них не ответил ей; лишь двое или трое отважились осторожно кивнуть.

Наконец слуги покинули гасиенду. По сигналу начальника часовые, выставленные у ворот, закрыли их тяжелые створки. Офицер повернулся к донье Марии. В прозрачном вечернем воздухе мальчик отчетливо слышал его слова.

– Где ваш сын, донья Мария?

– Его нет, – ответила она. – Мы отправили его еще на прошлой неделе...

– Не советую лгать, донья Мария. Его видели здесь вчера.

Голос матери вдруг стал громче, и мальчик понял – она говорила это ему, а не тому, кто стоял перед нею.

– Но его нет здесь, сеньор. Он уехал к родственникам в Сонору – там сейчас для него безопаснее.

– Мы ведь все равно найдем его, донья Мария.

– Нет. Вам его никогда не найти. Это он найдет вас – найдет и добьет. А мы не боимся смерти, сеньор. Вы убьете нас, но ничего не добьетесь. С нашей земли мы никогда не уйдем. Мой муж сказал, что мы останемся на ней – и мы на ней останемся. Пусть вы сейчас нас убьете. Это не даст вам ничего. Мой сын вернется сюда – и он вас отыщет.

– В самом деле? – равнодушно спросил капитан. – Вставайте, донья Мария.

С вершины холма юноша видел, как его мать поднялась. Словно повинуясь безмолвному голосу, поднялись и встали рядом с ней сестры.

– Мой сын найдет вас, – снова услышал он голос матери. – Он найдет вас – и убьет вас и ваших людей.

– Туда, – капитан указал на южную стену гасиенды. Он шагнул вперед, и штык на его ружье угрожающе повернулся в сторону стоявших женщин.

Донья Мария смерила его взглядом.

– Мы не боимся смерти... и не позволим понукать нами, как скотиной.

Она аккуратно положила на стол пяльцы. Выпрямившись и взяв дочерей за руки, широким, твердым шагом направилась через двор к стене.

Дойдя, она провела по стене ладонью, затем повернулась и стала молиться, прикрыв глаза. По губам ее юноша мог прочесть каждое слово, которое произносила мать.

От первого выстрела тело его пронзила дрожь, глаза широко раскрылись, словно пытаясь вобрать в себя то, что происходило сейчас у стен его дома.

Мать стояла, как и прежде, высоко подняв голову, но теперь она прижимала пальцы левой руки к груди. Через секунду сквозь них потекла алая струйка крови.

Предзакатную тишину разорвали, словно удары бичей парусину, крики его сестер, которые перекрыл сухой треск ружейных выстрелов. Отразившись от белых стен гасиенды, звуки словно выкатились наружу.

Младшая сестра упала первой; колени ее подогнулись, выстрелы следовали один за другим; несколько раз тело вздрогнуло и затем неподвижно распростерлось в пыли.

Старшая с криком бросилась к ней, протягивая руки, словно желая помочь, но лишь тяжело упала лицом вниз на тело младшей; во дворе вновь затрещали выстрелы.

У стены стояла одна донья Мария, невидящими глазами глядя в черные зрачки ружей, направленных на нее.

– Это ничего вам не даст, – повторила она слабеющим голосом. – Мой сын вернется и убьет вас.

Она медленно осела на землю, и еще несколько секунд отряд разряжал оставшиеся в магазинах патроны в неподвижное уже тело женщины.

* * *

Было уже за полночь, когда мальчик выбрался из своего укрытия и подошел к воротам гасиенды. Над холмами повисла странная тишина – словно все ночные твари сговорились молчанием почтить память умерших. Часовых во дворе не было. Никто не позаботился накрыть трупы. Отряд давно покинул гасиенду, отправившись на поиски других задержавшихся в своих домах людей, – чтобы поступить с ними так же, как и с семьей дона Роберто.

Совсем низко в ночном небе висела луна, и в ее серебристом свете пурпурные пятна той крови, которая текла и в жилах юноши, превратились в серые потеки на голубовато-белой стене. Бледность смерти, покрывавшая лица его сестер и матери, в лунном свете казалось пеленой неведомого сна. Юноша долго стоял над телами, молясь о душах сестер и родителей, и с последней молитвой глубоко спрятал скорбь.

Теперь он был другим и многое предстояло ему сделать.

Мать он поднял первой, вынес ее тело со двора, отнес на самую вершину холма – где и похоронил, выкопав могилу среди густого кустарника.