Проклятие могилы викинга - [51]

— А мы правда оттуда, сэр, честное слово, — сказал Джейми. — Меня зовут Джейми Макнейр.

— Макнейр? Случаем не родня Энгусу Макнейру, а?

— Я его племянник, сэр. А вот они — сын и дочь мистера Миуэсина, вождя племени кри с Танаутского озера. А это Питъюк Андерсон: его отец промышлял пушного зверя в тундре.

— Ещё и Андерсон, ишь ты?! Черт меня дери, да это ж как дома в праздник! Да что ж вы стоите? Заходите! Заходите! — И он посторонился, давая им пройти в дом.

Нигде поблизости от устья Большой реки не было ни деревца, поэтому дом построен был из струганых досок, доставленных на шхуне из Черчилла. Построен на совесть: четыре комнаты, много окон, три плиты, — и всюду множество выписанной по почте полированной мебели. Из сверкающего радиоприёмника, что стоял на столе в кухне, гремела музыка, и небольшие лампочки на потолке говорили о том, что у хозяина есть свой собственный электрогенератор.

Великан вдруг вспомнил, что лицо у него в мыльной пене. Пробормотав извинение, он схватил полотенце и стёр пену. Потом торопливо засновал по дому: набросал в кухонную плиту угля, с грохотом выставил на стол тарелки.

— Откуда вы там ни пришли, а наголодались, видно, порядком. Вам надо подзаправиться! Чего вам дать? Яичница с беконом и тюленьи бифштексы — как, подойдёт?

Ребята лишь молча кивнули — слишком их ошеломила такая перемена. Всего несколько часов назад они были кочевниками в пустынном и диком краю. Теперь же их окружала роскошь, какой Питъюк и Эуэсин с Анджелиной даже вообразить не могли и какой Джейми не видел уже несколько лет. Вот они и лишились дара речи.

— Вы что, языки проглотили? — крикнул великан. — Меня зовут Джошуа Фадж. С Ньюфаундленда я. Торчу в этом распроклятом краю уже тридцать лет. А почему — сам не знаю. Фрэнка Андерсона очень даже хорошо знал, сто лет назад. Говорил ему, дураку, чтоб не ходил в тундру. Да он не послушался. Стало быть, ты его сын, а? Волосы у тебя его — это уж точно. И Энгуса Макнейра знал. Стало быть, он, такой-разэтакий, ещё жив? Мы с ним три года промышляли пушного зверя на Маккензи. Ты его племянник? Мелковат, как я погляжу. Ну, вот вам жратва. Заправляйтесь, молодцы. На меня не глядите. Многовато болтаю. Так ведь целый год не с кем было слова сказать, только с эскимосами. Набралось чего порассказать…

Заговорив, Джошуа, видно, уже никак не мог остановиться. А четвёрка под раскаты его голоса налегла на угощение и понемножку осваивалась. К тому времени как ребята насытились, они привыкли к громовому рыку хозяина, да и сам он стал им нравиться. Когда с завтраком или с обедом, или как ещё можно назвать это пиршество, было покончено, Джошуа налил всем по большой кружке кофе и повёл их в другую комнату. Это была просторная гостиная, в ней стояли кресла, а на полках по стенам громоздились книги и журналы.

— Садитесь, молодцы. Извините, красавица. Не обижайтесь, что так вас называю. Я всегда так разговариваю. В наших краях не часто встретишь женщину, разве только эскимоску. Не обижайся, Питъюк, или как там тебя прозывают. Я не хотел сказать ничего худого про эскимосов. Они мне лучшие друзья. Даже единственные друзья. Ну, а теперь растолкуйте, что это за чертовщина, будто вы приплыли по Большой реке? Откуда вы на самом деле приплыли и как?

Джошуа примолк, и Джейми стал рассказывать про путешествие по тундре. Великан слушал с возрастающим интересом и все ближе наклонялся к Джейми, так что едва не упал со стула. «Да ну?» — порой оглушительно кричал он, однако дал Джейми договорить до конца.

— Стало быть, вон какие дела? Так вот, молодцы, вы пришли куда надо. Макнейр в беде? А за вами охотятся, фараоны? Ха! Это мы ещё посмотрим. И викингов клад? Любопытно на него поглядеть. Ну, вот что, молодцы… Я отплываю в Черчилл послезавтра. Годится? Дойдём за два дня, лишь бы погода не подвела. В Черчилле я сразу на телеграф. Мигом разузнаем про Энгуса — это одно. А ежели понадобится, поеду с вами в Те-Пас. Мне самое время проветриться. И черт меня дери, уж когда я с вами, никто не посмеет вас тронуть!

Тут он замолчал, ибо увидел, что теряет слушателей. Ошеломлённые радушием Джошуа Фаджа, счастливые тем, что одиночеству их пришёл конец, они разомлели в тепле, и теперь их неодолимо клонило в сон. Джошуа все понял:

— Сдаётся мне, надо спускать паруса. Пора на боковую. Пошли. У меня две спальни. На одной кровати даже простыни есть. Это будет для девицы. А вы трое ляжете вместе. Ну, пошли! А я позабочусь о вашей поклаже.

Конец напряжению, которого потребовало плавание по Большой реке, конец сомнениям, как добираться до Черчилла! Теперь можно отдыхать — есть, спать, знакомиться поближе с удивительным хозяином.

Джошуа был отменный повар. Стол ломился от яств. Чего тут только не было: груды свежего хлеба, пончиков, огромные куски жаркого, картофель, яблочные пироги, компоты, домашнее печенье! Хозяин не умолкал ни на минуту и мог без конца рассказывать всякие истории из собственной жизни.

Он рассказал им, как впервые приехал на Север служащим Гудзоновой компании, но тяжкий этот труд, за который платили гроши, скоро ему надоел, и он стал вольным охотником. За тридцать лет он исколесил все Заполярье от Баффиновой земли до Аляски и нажил немалое состояние. Десять лет назад он решил осесть в дельте Большой реки и построил отличный дом. Слава об этом удобном красивом доме идёт по всему северному краю. Теперь Фадж не слишком утруждает себя работой: довольствуется несколькими участками в низовьях Большой реки — ставит там капканы на белых лисиц. Вышло так, что взялся он вдобавок торговать с эскимосами, живущими на Большой реке: ведь им даже в больших «морских» каноэ до Черчилла добираться трудно. Вот он и стал в обмен на меха снабжать их всеми необходимыми товарами, но лишнего с них не берет, почти не получает дохода с этой торговли. В летние месяцы он вместе с несколькими друзьями эскимосами отправляется на своей шхуне «Арктика» в охотничьи и исследовательские плавания вдоль берегов Гудзонова залива. В прошлом году они заплыли далеко на север, до острова Саутгемптон: охотились на моржа — зимой моржовым мясом кормят собак.