Проклятие могилы викинга - [19]

Обидно было возвращаться, но что поделаешь. Повернули назад и через два часа вновь выехали из устья большой реки на лёд залива. Тут все остановились, а Питъюк, взобравшись на холм, стал оглядывать северный берег залива. Когда он, скользя, спустился к остальным, тревога на его лице уже сменилась обычной усмешкой.

— Нашёл! — ликующим голосом объявил он и повёл их к маленькой бухте, скрытой за цепью островов.

Нужную им речку они увидели, лишь обогнув последний на их пути остров.

— Да как ты сумел её найти. Пит? — спросил Джейми.

— Реку не видел, Джейми. Вон что видел… — И Питъюк показал на гребень одного из островов.

На фоне неба высилась груда камней фута в три высотой. Случайному взгляду она и в самом деле показалась бы обычной каменной грудой, в тундре то и дело натыкаешься на беспорядочные нагромождения камней — остатки отступивших древних ледников.

— Это инукок, каменный человек, — объяснил Питъюк. — Эскимосы делал. Много инукок делал, по вся тундра. Дорогу показывает. Этот, верно, Кейкуми делал. Теперь дорога знаю.

Хотя день был уже на исходе, Питъюк не дал им передохнуть, не дал даже согреть чаю. Собаки устало потянули сани, и устало побрели дальше путники.

Новая река оказалась всего-навсего неглубоким ручьём; он вёл из залива на северо-запад, петляя по холмистой равнине, пересечённой длинными каменистыми грядами, с которых снег уже совсем сошёл. В заснеженных долинах лежали бесчисленные озерца, по краям они оттаяли, и между берегами и ноздреватым льдом чернели полоски воды.

Ехать по Маленькой речке, или Микику (так её назвал Питъюк), было нелегко. Лёд таял и трескался, да к тому же на каждом шагу торчали валуны. Всюду разлились талые воды; ребята ясно слышали зловещий рокот реки, что бежала у них под ногами, под тонким, ненадёжным льдом.

Сани их, напоминавшие тобогганы, были плохо приспособлены к такой дороге: они днищем плотно прилегали к земле, а значит, толкали перед собой тяжёлое талое месиво. Весь груз скоро промок. А сани Питъюка, сделанные на эскимосский лад, на высоких полозьях, легко прорезали талый снег, и груз оставался сухим.

У всех четверых ноги промокли до колен, от ледяной воды застыли, окоченели. И вдруг Анджелина, которая мужественно шла наравне со всеми, не проронив ни слова жалобы, соскользнула в глубокую полынью и по пояс погрузилась в воду.

Эуэсин проворно её вытащил и объявил, что сегодня они дальше не пойдут.

— Хватит, — устало сказал он. — Я знаю, надо спешить, да только так мы загоним собак.

И Питъюк сдался:

— Ладно, лагерь разбивать будем. Холм хороший, песчаный. Может, дерево найдём, костёр будем зажигать.

Все принялись разгружать сани, раскладывать вещи на склоне песчаного пригорка, а Питъюк тем временем сбегал вверх по течению и скоро вернулся с большущей охапкой добела высохшего хвороста.

— Раньше тут лес всюду был, — сказал он, когда его спросили, где он раздобыл такую драгоценность. — Давно-давно деревья умер. Почему — не знаю. Лес стоит, не гниёт. Для костра очень хороший.

Сухое дерево это, сохранившееся здесь с незапамятных времён, когда климат был теплее и леса ещё не отступили к югу, горело жарким белым пламенем. Над мокасинами, меховыми одеялами, носками, развешанными на камнях и палках вокруг костра, заклубился пар.

Ребята сытно пообедали олениной, жаренной на нутряном сале. Так как небо было ясное, палатку решили не ставить. Хорошая еда, сухая одежда, отдых восстановили силы путешественников. Джейми, Эуэсин и Анджелина взобрались на вершину песчаного холма — поглядеть на новые для них просторы.

Анджелина впервые видела настоящую тундру. Перед лицом этих неоглядных далей, бесконечной холмистой равнины, каменистых кряжей, широких долин, которые тянутся чуть не до края света, она не сразу обрела дар речи.

— Нет, не нравится мне тундра, — тихо сказала она и поёжилась. — Большая очень… и пустая.

— Она не пустая, — возразил Эуэсин. — Вон сколько там точек, будто камни. Видишь? Немножко движутся, да? Это олени. Вот она где, оленья страна. Зимой они приходят к нам, в леса, но это ненадолго, а дом их здесь. В прошлом году, когда мы с Джейми ездили с Деникази на Север, мы столько оленей встречали — иногда прямо проехать не могли. Нет, здесь не пусто.

Скоро, накормив собак, к ребятам подошёл Питъюк. За последние день-два он как будто даже изменился внешне: словно раздался в плечах, стал выше ростом, сильней, уверенней в себе. Он стоял сейчас рядом с ними, рыжие волосы его трепал ветер; он вытянул шею и смотрел вперёд, на север, будто вожак, вынюхивающий добычу. Весёлый, беспечный мальчишка, которого зимой знали Джейми и Эуэсин, уступил место юноше с уверенным взглядом голубых глаз, юноше, который знает, что делает и чего хочет.

— Мой край! — с гордостью сказал Питъюк. — Здесь тукту живёт и иннуит. Олень и люди. Хорошо!

Джейми усмехнулся, легонько ткнул друга в бок:

— Ты как туристский гид говоришь, Пит. А я тебе вот что скажу. Не очень-то мне нравятся дороги в твоём драгоценном краю.

Питъюк ответил без улыбки.

— Дороги плохой, — согласился он. — Поздно едем. Сани сейчас нехорошо. Каноэ рано. В та-кой время эскимос на месте сидит. А нам идти надо… быстро идти. Может, лучше спрятать немного тюки здесь?