Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя - [27]
В доме было дымно, душно и пусто.
— Девичья, говорила? — кричал один из опричников. — Сейчас познакомимся, что у тебя за девичья!
Нигде в помещениях не было икон, и это уже не удивляло. Только странные узоры, нанесённые красной и зелёной краской на выровненные стены, да явно с большим трудом поднятые на второй этаж валуны, покрытые тёмным налётом. Уж не кровь ли это, засохшая на жертвенных алтарях?
На дверях, за которыми притаилась девичья, был тот же узор, что на воротах. Пятиконечная звезда, как та, что рисуют на иконах, изображающих поклонение волхвов младенцу Иисусу. Вифлеемская звезда, нарисованная ребёнком, неумело, криво, так, что снизу оказался только один из лучиков, зато сверху — два. Мерзким украшением в центральном пятиугольнике выпирала насаженная на медный клин высушенная козлиная голова с вставленными глазами из белого камня. Мёртвый зверь слепыми бельмами уставился на приближающихся осквернителей нечистой обители.
— Не озоровать мне только! — крикнул давешний опричник, как видно, командир над прочими. — Не насильники мы, но государевы служители!
Дверь с первого же удара рухнула внутрь, козлиная голова откатилась в сторону окна. За ней, как за проводником, ворвались первые опричники.
Девичья тоже была пуста. Да и девичья ли это?
Помещение больше походило на ледник. Но — на верхнем этаже, под крышей, что неправильно. Бочки в рост человека, меж ними — проход, достаточный, чтобы одному не тесниться. А по двое тут, видимо, не хаживали.
Опричники изумлённо оглядывались. Новые, тесня первых, протискивались к бочкам и тоже останавливались, недоумённо вертя головами.
Странное место и опасное. За бочками с дюжину воинов можно спрятать было, и много опричной крови забрать, пока пожар не разгорелся.
Немудрено поэтому, что на первый же звук (скрипнуло что-то) ударили выстрелы из пистолей. Опасность не гордо поднятой головой встречать надо, но пулей в чужое лицо. Перебитый обод одной из бочек лопнул с хлёстким звуком. Доски разошлись лепестками огромного цветка, и содержимое бочки хлынуло под ноги опричников.
Жидкость была маслянистой, густой, тёмной и пахла, как вода из гнилого болота. На круге днища в этой слизи копошилось нечто живое и бесформенное. С хрипом тварь встала на четвереньки, подняла морду на государевых слуг.
— Господи, — выдохнул один из опричников.
Начнёшь молиться, когда на тебя смотрит лицо твоего царя. Грязное, безумное, но вполне узнаваемое — не спутаешь!
— Живьём брать демона!
— Вот сам и бери, коли такой смелый!
Приблизиться к твари опричники рискнули только на расстояние древка бердыша. А затем порубили мерзкое существо на смердящие куски.
— Голову сохраните! — командир обрёл самообладание. — Государю отвезём.
Да, тот ещё дар Ивану Васильевичу от холопов его. И от града Новгорода, одного из древнейших на Руси. И вольнодумнейших — во всём, от представлений о власти до религии. Или ереси.
— Да другие бочки откройте! Посмотрим, что в них вызревает!
Хорошее слово подобрал опричник. Вызревает. Как тесто заквашенное.
Некто задумал вывести двойника государя, и неведомым образом (без бесовского вмешательства, вестимо, не обошлось) это ему едва не удалось. А не приди сюда опричники? В дом, да и в город? Уж не для скоморошьих потех двойника растили.
Но подменить государя могли только ближние из ближних. Кто предал? Кто зло умыслил?
Ох, как пожалели опричники, что не сберегли жизнь боярыне! Поговорить бы с холопкой бесовской! Суставы плечевые на дыбе потянуть, угольки под пятки белые подгрести...
Слетали ободья с бочек, разливалась слизь, сгустки приподнимались очертаниями человеческими, страшными. Дым всё сильнее заполнял мнимую девичью, опричники кашляли, тёрли слезящиеся глаза.
Руби головы, пока время есть! А нет времени — просто руби всё, что на полу шевелится, ведь не люди это, а нежить бесовская!
На скинутых тулупах, как в носилках, выносили головы во двор, ссыпали капустными кочанами в пустую бочку, выкаченную из подклети.
С крыши пламя, ранее робевшее, быстро перекинулись на стены верхнего этажа, лизнуло наличники окошек девичьей. С шумом рванулся оттуда воздух, затем и языки пламени принялись дразнить небо. А опричники, не оставившие там, в девичьей, как они думали, ничего живого, ясно услышали тоскливый вой. Кто-то, сгорая заживо в боярском доме, не мог выбраться из пламени пожара.
Опричники перекрестились неуверенно. Не за помин души — откуда душа у продавших её нечистому. Прося у Бога благословения.
Дымы поднимались в разных концах Новгорода Великого. Потом уже, сойдясь вечером вместе, перебивая друг друга, опричники станут рассказывать невероятное. Как пономарь одной из церквей, загнанный на колокольню, бросился вниз, расправляя выросшие за спиной острые крылья, прорезавшие стихарь; и был расстрелян из пистолей и пищалей. Как через стены и пол светлицы купеческого дома поползли змеи, и никак не справиться было с ядовитыми гадами, кроме как сжечь проклятый дом, а сам купец стал страшным, зелёным и чешуйчатым, и не брали его свинцовые пули, но взял бердыш. Как хватали опричных коней за копыта руки мертвецов, проросшие на церковном погосте... Многое рассказывали, но ещё о большем умолчали, потому что не могло быть такого, привиделось, наверное.
