Проклятая звезда - [2]
— Генри, оставь в покое сестру Катерину, — одергивает его мать.
— Все в порядке, он мне не докучает.
Я вынимаю из корзинки последнее, что там осталось, — банку красных помидоров в собственном соку. Когда я опускаюсь на колени, мой взгляд скользит за спину Генри и останавливается на убогом тюфяке, набитом соломой. Когда мы впервые пришли сюда, на его месте стояла кровать красного дерева. Еще в доме была кроватка на колесиках для Генри и платяной шкаф из того же гарнитура, но Лавинии пришлось все это продать. Теперь одежда разложена по картонным коробкам, а прекрасное голубое одеяло аккуратно постелено на соломенном матрасе.
Широко улыбаясь мне щербатой улыбкой, Генри сидит на полу в окружении камешков. Мне давно не приходилось практиковаться, но в свое время я была чемпионом по игре в камешки. В моей памяти вдруг мелькает картинка: палящее летнее солнце, запах свежескошенной травы, мощенная булыжниками дорожка нашего сада и Пол МакЛеод, сидящий напротив меня на корточках.
В незапамятные времена воспоминания о друге детства заставили бы меня улыбнуться, но теперь все иначе. Я дурно поступила с Полом и никогда не смогу принести ему свои извинения.
Мало того, есть человек, с которым я обошлась еще хуже, и меня неотступно терзают мысли об этом моем поступке.
— Я тренировался, — заявляет Генри, одергивая рукава белой замурзанной рубашки, которые не закрывают даже его худенькие запястья. — Девятки вчера сделал. Спорим, я тебя обыграю?
— А вот сейчас посмотрим.
Я усаживаюсь напротив него на пол, а Алиса, Мэй и миссис Андерсон тем временем втроем втискиваются на покрытый пятнами бугристый диван, складывают ладони и склоняют головы в молитве. По-хорошему, мне следовало бы к ним присоединиться, но мои отношения с Господом в последнее время как-то разладились. Конечно, я пребываю в добром здравии и избавлена от надзора Братьев, но очень трудно испытывать благодарность Богу, когда все, что я люблю, осталось дома, в Чатэме, а я оказалась тут, в Нью-Лондоне, и мне бесконечно одиноко.
Я скучаю по сестрам. Я скучаю по Финну. Одиночество будто грызет меня изнутри.
Мы с Генри добрались до семерок, когда раздается яростный стук в дверь. Услыхав этот звук, я застываю, и красный резиновый мяч летит мимо моих протянутых рук.
Малышка в деревянной колыбельке начинает ерзать, и миссис Андерсен на миг склоняется к ней по пути в прихожую.
— Тсс, Елени, — говорит она, и нежность в ее голосе заставляет меня с грустью вспомнить о собственной матери.
Миссис Андерсон открывает дверь. За ней — сбывшийся ночной кошмар: черные плащи, суровые лица. Два члена Братства заталкивают вдову обратно в квартиру. Мое сердце замирает. Что мы сделали не так? Чем себя выдали?
Алиса и Мэй уже на ногах. Я поспешно прохожу по комнате, чтобы присоединиться к ним, а Генри бросается к матери.
Низенький, лысый брат с вытянутым лицом и пронзительными голубыми глазками выступает вперед.
— Лавиния Андерсон? Я брат О'Ши из Совета Нью-Лондона. А это брат Хелмсли, — указывает он на своего спутника, здоровенного и рыжебородого. — Нам поступила жалоба на нарушение приличий.
Значит, они не за нами.
Я чувствую облегчение, следом за которым приходит чувство вины. Лавиния Андерсон — хорошая женщина, нежная мать, добрая душа и труженица. Она не заслужила визита Братьев и неминуемых последующих неприятностей.
Лавиния прижимает к губам кулак, и ее обручальное кольцо блестит в линялом послеполуденном свете.
— Я не делала ничего неподобающего, сэр.
— А это решать нам, не так ли? — О'Ши поворачивается в нашу сторону с самодовольной улыбкой на лице. В своих стараниях выглядеть крупнее он похож на петуха-забияку: грудь колесом, плечи отведены назад, ноги широко расставлены. Я немедленно преисполняюсь неприязнью. — Добрый день, сестры. Принесли еженедельный паек?
— Да, сэр, — склоняет голову Алиса, но я все же успеваю заметить мятежный блеск ее голубых глаз.
— Как жаль, что объектом вашего милосердия оказалась столь недостойная особа. Нищета не оправдывает распутства, — рычит Хелмсли. — Не успела потерять мужа и уже взялась завлекать другого мужчину! Скандал — вот как это называется!
Миссис Андерсон стискивает худое плечико Генри, ее лицо резко бледнеет.
— Станете ли вы отрицать, что вчера вечером вас провожал домой мужчина? Мужчина, не состоящий с вами в родстве? — спрашивает брат О'Ши.
— Нет, не стану, — осторожно говорит Лавиния, и ее голос дрожит. — Мистер Алварес — покупатель пекарни, в которой я работаю. Он уходил оттуда в одно время со мной и вызвался проводить меня до дому.
— Вы вдова, миссис Андерсон, и ваше поведение должно быть безупречным. Вам не следует появляться на улицах города с посторонними мужчинами. И вы, несомненно, знаете об этом.
Я прикусываю губу и опускаю голову. Как, интересно, следовало поступить Лавинии? Идти домой в одиночестве, надеясь, что никто не начнет к ней приставать и не попытается ее ограбить? Нанять экипаж, потратив на него деньги, которых и так не хватает? Умолять хозяина пекарни, чтобы он выделил ей сопровождающих? У девушек вроде меня или Алисы никогда не возникает таких проблем. До того как мы связали жизнь с Сестричеством, нас неизменно повсюду сопровождали гувернантки или горничные, донельзя омрачая тем самым наше существование. Истинная леди перемещается не иначе как в закрытой карете, недосягаемая для грязи, пыли, нескромных взглядов и фривольного обращения.
По мнению окружающих, Кейт Кэхилл и ее сестры — девушки эксцентричные. Слишком хорошенькие, слишком любят уединение и намного более образованные, чем принято в их кругах. Но в действительности всё еще хуже: они ведьмы. И если об этом станет известно монахам из могущественного Братства, то сестер ждет либо приют для умалишенных, либо плавучая тюрьма, а то и могила. Однажды Кейт находит дневник своей матери и узнает роковую тайну, которая может привести к гибели всей ее семьи. Желая избегнуть страшной участи, Кейт начинает штудировать запретные книги и заводит знакомства с сомнительными людьми, и все это одновременно со светскими приемами, шокирующими предложениями руки и сердца и тайным романом с совершенно неподходящим в мужья юношей.