Проклятая - [7]

– Твоя мама, по крайней мере, хочет, чтоб ты была при ней. Моя же пытается выдать меня замуж за торговца рыбой.

– Ах да, Вонючий Аарон, – сочувственно кивнула Нимуэ. Пим бросила на нее резкий взгляд:

– Вовсе не смешно.

С каждым шагом Нимуэ все больше осознавала, насколько серьезно то, что она намеревалась сделать, поэтому она повернулась к Пим, желая быть понятой:

– Старейшины не примут меня.

Но это была лишь половина правды.

– Кого волнует, что думают эти сморщенные луковицы?

– Да, но что, если они правы?

Пим пожала плечами:

– Ну ладно, у тебя видения, и?

– И шрамы.

– В них есть свой… шарм? – предположила Пим. – Я помогаю, как могу…

Нимуэ рассмеялась и обняла ее:

– Что же я буду без тебя делать?

– Так оставайся, глупая! – Пим прекратила шутить и вернулась к серьезному тону. Покачав головой, Нимуэ зашагала к причалу, и Пим побежала за ней следом, словно курица-наседка.

– А что, если кто-нибудь узнает, что ты фейри? Если увидит метки Эйримид?

– Не увидит, – зашипела Нимуэ. – Ты позаботишься о Сумеречной Леди?

– Конечно, но… у тебя есть деньги?

– Двадцать серебряных, – Нимуэ начинала раздражаться.

– А вдруг тебя ограбят?

– Пим, хватит!

Они подошли к лысому, потному начальнику порта, который сидел за столом, отмахиваясь от особо агрессивных чаек.

– Простите, сэр, но который из них «Медный Щит»? – спросила Нимуэ. Начальник даже не поднял глаз от своих бумаг:

– «Медный Щит» отплыл вчера.

– Но… я думала… я… – Нимуэ повернулась к Пим. – Гавейн уехал в середине зимы, а сейчас только ноябрь. Он должен стоять в порту!

– Скажите это восточному ветру, – с досадой отозвался начальник порта. Он выглядел измотанным.

– Но когда он возвращается? – Нимуэ умоляюще уставилась на служителя, чувствуя, что теряет его внимание. Тот наконец поднял сердитый взгляд:

– Через шесть месяцев! А теперь, ты не возражаешь?..

Неподалеку завязалась шумная потасовка между рыбаками: ловушки уже опрокидывались, птицы бросились врассыпную – и начальник порта тут же позабыл о Нимуэ и Пим, устремившись в толпу.

– Эй! Никаких драк! Немедленно прекратить!

Нимуэ повернулась к подруге. Глаза ее были полны слез.

– Что же мне делать?

Пим заправила выбившуюся прядку волос Нимуэ под капюшон.

– Ну, по крайней мере мне удалось задержать тебя на какое-то время.

Нимуэ хмуро взглянула на горизонт, пытаясь вообразить еще полгода в деревне. Шесть месяцев ощущались вечностью. Пим обняла ее за плечи.

– Помирись с мамой.

И потащила Нимуэ к конюшне.

– Есть еще караван пилигримов! – вспомнила Нимуэ, остановившись и намереваясь повернуть к городу.

– Пилигримы? Они ненавидят фейри! Да это вообще последние люди, к которым тебе стоит обращаться!

Нимуэ и сама понимала, что хватается за соломинку, но перспектива возвращения в Дьюденн была невыносима. Пим схватила ее за руку, и Нимуэ ощутила, что подруга решительно настроена переубедить ее.

– Я знаю, погоди, – заявила Пим, меняя тактику. – Давай я буду Призывающей. А ты… ты выйдешь за Вонючего Аарона.

Нимуэ не могла продолжать хмуриться.

– Я не собираюсь…

– Ага! Значит, твоя жизнь не так уж и ужасна!

Нимуэ ринулась прочь, и Пим погналась за ней.

Стоял базарный день, и по узкой улочке едва можно было пройти из-за быков, тащивших повозки с зерном, лошадей, навьюченных каменными блоками для строительства храма, и ватаги босоногих фермерских мальчишек, которые гоняли туда-сюда стаю заблудших гусей. Семья из четырех человек – пилигримы, судя по одежде, – одарила девушек хмурыми взглядами, и отец семейства что-то пробормотал себе под нос, когда они прошли мимо.

– Пилигримы, – поморщилась Пим. – Опознали в нас фейри, несмотря на плащи. Почему бы тебе не попросить их подбросить тебя до каравана?

Нимуэ хмурилась.

– Ну же, мы купим хлеба и сыра в дорогу и вернемся домой еще засветло, – уговаривала Пим. Она тянула Нимуэ за собой по улице, ведущей на широкую городскую площадь. Рты их наполнились слюной, стоило только окунуться в густой аромат свежеиспеченного хлеба. Жена пекаря накрыла стол со свежими королевскими булочками прямо подле другого стола, уставленного пирогами с сыром бри и пряными кексами. На еду тут же набросился жонглер в поношенной тунике, в то время как остальные участники труппы заняли сцену неподалеку.

Пока Пим аплодировала, взгляд Нимуэ скользнул по площади и остановился на двух угрюмых всадниках в красных монашеских одеяниях. Оба едва ли были взрослыми – вероятно, ровесники Пим и Нимуэ – с одинаково по-монашески выбритыми затылками. И худые, хотя один казался на добрую голову выше другого.

Нимуэ сжала запястье Пим и кивнула на всадников.

– Думаю, это они.

– Кто? – Пим оглядела толпу.

– Красные Паладины.

Подруга невольно ахнула, рука ее взметнулась ко рту.

– Не привлекай внимания, – предупредила Нимуэ.

Пим опустила руку, хотя глаза ее были широко раскрыты от страха.

– Хочу подойти поближе, – заявила Нимуэ, не обращая внимания на все попытки Пим остановить ее. Она осторожно пробиралась через толпу, пока монахи пришпоривали лошадей и прогуливались вдоль палаток на другой стороне площади. Они остановились у стола с мечами. Один из монахов что-то сказал кузнецу, тот кивнул, затем выбрал один из кинжалов и протянул второму. Тот осмотрел изделие, одобрительно кивнул и сунул оружие в одну из седельных сумок, направляя коня к следующей палатке. Сердитого вида кузнец потребовал плату, и тогда монах, тот, что пониже, развернул коня, подъехал ближе и ткнул кузнеца сапогом в грудь, отчего тот упал на стол. Гора мечей рассыпалась. Красный Паладин прогарцевал вокруг, ожидая, что кузнец продолжит спорить, – но тот молча вернулся за прилавок. Монах фыркнул и огляделся, однако ни купцы, ни крестьяне не торопились явить храбрость. Довольный, монах вернулся к товарищу, который пристраивал краденый кинжал в седельной сумке.