Я быстро опустил глаза и стал смотреть на огонь, а потом услышал, как она снова взялась за утюг.
– У вас крепкие плечи, – сказала она. – Вы шахтер? -Да.
– Вы сказали, что впервые оказались в Англии, с тех пор как вам было четыре года, – сказала она. – А что вы делали до четырех лет?
– Занимался тем, что родился, – сообщил я.
– Родились? Вы хотите сказать, что родились здесь? А где именно? – В голосе се послышалось волнение.
– В Редруте, – сказал я.
– Значит, вы корнуэлец?
– По рождению выходит так. Отец, по крайней мере, был из этих мест.
– Значит, ваш отец из Корнуолла. – Она казалась как-то странно заинтересованной. – А ваша мать?
– Она тоже из этих краев.
– Она живет в Канаде?
– Нет, – ответил я. А потом, непонятно почему, добавил: – Я не знаю, где она. Она с кем-то сбежала от отца. Поэтому мы и уехали в Канаду.
Я вдруг почувствовал, что она перестала гладить. Обернувшись, я увидел, что она смотрит на меня широко раскрытыми, полными недоумения глазами.
– Как вас зовут? – спросила она.
– Я же вам сказал – О'Доннел.
– Да нет, – нетерпеливо сказала она, – как ваше настоящее имя?
В этот момент открылась дверь, и в комнату вошел Менэк. Он быстро взглянул на меня, потом на девушку, потом снова на меня.
– Я вижу, ты расположился здесь как у себя дома, – сказал он, и мне показалось, что в его тоне я уловил нотку сарказма.
– Сушу свою одежду, – объяснил я ему.
– Наши люди обычно находятся в своих комнатах, – сказал он.
– Там еще не затоплена печь, – вмешалась девушка. – Они еще не вернулись, и вообще там нет смысла топить. Они сразу ложатся спать, вы ведь хотите, чтобы они начинали работать ни свет ни заря.
Менэк кивнул.
– Пойдем ко мне в кабинет, – сказал он мне. – Малиган ушел. Я хочу поговорить с тобой насчет работы, которую хочу тебе поручить. Не трудись одеваться, если уж Кити терпела рядом с собой полуодетого мужчину, я и подавно могу это сделать.
Я пошел за ним по коридору в кабинет. Он закрыл дверь.
– Садись поближе к огню, – сказал он и налил в стакан чего-то крепкого. – Выпей-ка. Ты, наверное, не возражаешь против итальянского коньяка?
– Я вроде привык к нему, – сказал- я.
Он не переставал следить за мной, когда я поднес стакан к губам и выпил. Его серо-стальные глаза находились в постоянном движении, словно ему было трудно смотреть на что-нибудь дольше секунды. Кисти рук у него были узкие и длинные, и, когда он не барабанил пальцами по ручке кресла или не ерошил густые жесткие волосы, они просто бессильно свисали вниз. Я чувствовал всю невыгодность своего положения, сидя вот так, в одних штанах и в одеяле. Менэк залпом выпил свой стакан и налил себе еще.
– Отрава, – сказал он, – но все-таки лучше, чем ничего. Если бы не этот таможенный катер, мы бы сейчас пили французский коньяк или шампанское. Черт бы их всех подрал. – Он наполнил мой стакан. Спиртное действовало согревающе.
– Как твоя фамилия? – внезапно спросил он.
– О'Доннел, – сказал я. – Джим О'Доннел. Менэк бросил на меня ироничный взгляд:
– Ирландец небось, а? – Он засмеялся. – Странное дело, почему это вы выбираете себе непременно ирландские имена? Считаете, верно, что они соответствуют этому роду работ. Есть у меня один парень по фамилии О'Греди, а уж такой типичный кокни, что дальше некуда. – Он пожал плечами. – Есть у тебя опыт работы в шахте?
– Довольно основательный, – сказал я. – Начал работать под землей в канадских Скалистых, когда мне было шестнадцать. Сейчас мне тридцать два, и если вычесть четыре года армии, то я работал в шахтах непрерывно – на разных золотых приисках Кулгарли в Австралии, некоторое время в Малайе на оловянных, а потом на угольных в Италии.
– Взрывное дело тебе знакомо?
– А как же, – сказал я. – Когда трубишь в шахтах двенадцать лет, всякое приходится делать, всего понемножку.
Он кивнул, как бы удовлетворенный моим ответом. Его пальцы снова отбивали дробь на ручке кресла.
– Ты понимаешь, чем мы тут занимаемся? – Это был скорее не вопрос, а утверждение, и он не сводил с меня настороженного взгляда.
Я поднял свой стакан.
– Пожалуй, да, – сказал я. – Незаконный ввоз спиртного.
Он кивнул и протянул мне через стол листок бумаги.
– А что, если я скажу, что не хочу в этом участвовать? – сказал я.
Он резко обернулся ко мне.
– У тебя нет выхода, – рявкнул он. – Уясни это себе с самого начала. Я не шутил, когда мы тут говорили при Малигане. Ты здесь, с нами, и не уйдешь отсюда, пока не выполнишь работу, которая мне нужна.
– Это не лучший способ заставлять человека работать, – сказал я ему.
Сначала он ничего не ответил. Просто сидел и смотрел на меня. Меня пугали его глаза. Когда смотришь человеку в глаза, то в большинстве случаев ты входишь с ним в контакт, чувствуешь его настроение, даже если не догадываешься о том, что он думает. А вот у Менэка глаза были совсем другие. Они не говорили мне решительно ничего. Я видел такие глаза у животных, в особенности у собак. Очень часто, когда ты знаешь, что собаке нельзя доверять, у нее в глазах появляется именно такое выражение – захлопывается какая-то дверца, и ты не можешь проникнуть внутрь. Вот такие глаза были у Менэка.
– Послушай, – вдруг сказал он, – ты пришел сюда, не имея ни единого друга. У тебя нет ни пенни, и все против тебя. Сделай эту работу, и получишь назад свои сто сорок пять фунтов плюс еще пятьдесят. А кроме того, я помогу тебе уехать, куда только пожелаешь.
