Проклятая повесть - [2]

Особенностью наших мест, нашего шахтерского городка было то, что с каждым приходом нового главы города обитатели главного храма культуры менялись. Так что культура перманентно испытывала кадровые потрясения, но одно оставалось неизменным – всемерное и посильное воспевание достоинств персон власти и славословие их подвига на культурной и производственной стезе.

Все они искренне уверены, что приносят себя в жертву общественным интересам. Но вот что любопытно, вот что всегда меня мучило и вызывало жуткие подозрения в их искренности, так это то, что люди власти и особенно нашей, местечковой не имеют склонности принести в жертву свой пост. А ведь это была бы, воистину самая величественная жертва – собственно оторвать своё седалище от занимаемого кресла и прекратить жертвовать собой ради народа.

Если говорить о преемственности власти, то, к слову сказать, один из бывших глав города пробивается тем, что работает мойщиком машин у одного частника, и никого такое положение дел не волнует. Такая участь ждет всех «косоруких» пришедших во власть с избытком совести, или скованных робостью перед законом.

А ведь тут есть над чем поразмышлять, пофилософствовать, испытать сладко щекочущее, до боли, чувство злорадства:

– Вот, мол, и отлились волку козьи слезки.

Хотя может быть и не волку вовсе, а человеку совестливому, но кто поверит, что во власть рвутся люди совести? Я – нет!

Нынешней глава города совестью не скован, и гордо носит кличку – «Доля».

Доля не в смысле судьбы, а в смысле процента с любого бизнеса, расположенного на территории его кормления.

Много можно из этого вынести разных раздумий о суете жизни, но некогда! Ах, как некогда! Надо бежать, пока рядом с тобой бегущие люди не опередили тебя по дороге к кассе или к вельможной руке, что бывает одно и то же.

Где же здесь задумаешься? Стремителен поток жизни, удержаться бы в этом потоке на ногах, не упасть бы на брюхо или – еще хуже – навзничь. Потому хуже, что тогда побегут по тебе, через тебя к «закромам» и «кормушкам». Стопчут в порошок!

И некогда завязать в этом беге ни одного узелка на память, на тревогу сердечную, на гроб вечный.

Пишу все это с глубоким чувством стыдливости и гадливости по отношению к самому себе: ведь и я когда-то бежал и расталкивал рядом бегущих локтями. Не шибко бежал, даже лениво, но бежал же, охваченный всеобщем энтузиазмом этого бега.

Так что свои почечнокаменные приступы болезни сносил как божье наказание за проституирование собственной совести. Но оказалось, что Бог к этому не имел прямого отношения, разве что «попускал». По делу, конечно, по делу или, как говорят верующие люди, – по грехам нашим. Поясню непонятливым – это я отдалялся от Бога волей своей и делами своими, а не он от меня уходил и бросал.

Так вот на этот раз в «храме культуры» обитала насколько милая, насколько же и глупая особа, по имени Зинаида Яковлевна, а по фамилии, Огаркова.

Удивительно, как часто и органично в женщинах сочетаются эти качества: – миловидность и глупость! А самое главное – как часто грубые и властные мужчины-администраторы окружают себя именно такими женщинами! Полагаю: будь наша прабабка Ева не так миловидна и не так глупа, то у черта, пусть он бы принял облик не змея, а токующего глухаря черта с два, что вышло бы по части соблазна!

Но даже если бы Ева поддалась уговорам Сатаны – ведь «стать как Боги» – это ведь, по-нашему, огромный, просто феноменальный карьерный рост, то Адам (не будь он груб и властен), ответил бы ей простой фразой:

– Прижми жопу, не твоего ума это дело – мой, стало быть, карьерный рост. Но дело повернулось по-иному, и с той поры оно всегда так поворачивается, то есть как это в Макбете у Шекспира:

– Начну тебе о мужестве трубить и языком разрушу все преграды между тобой и золотым венцом.

Однако я отвлекся. Итак, мое отношение к этой особе, то есть к Зинаиде Яковлевне Огарковой, определилось буквально через месяц, по «воцарении» нового главы города, которого никто иначе не называл, как только по прозвищу «Гаран Великолепный».

Так за глаза называли жители бывшего директора шахты, смекнувшего в последний момент, что наступают времена аховые. Это было время, когда «дикий» московский капитал ринулся скупать угольные предприятия города, – единственное из всего, что составляло когда-то его славу и гордость.

Гаран Великолепный сумел покаяться перед новым губернатором за то, что поддерживал старого, и тот благословил его на «кормление».

Такова политическая реальность, в которой будут разворачиваться события.

Кстати, чтобы и вовсе избавить читателя от двусмысленного толкования насчет главы города, то в кругу предпринимателей у него была собачья кличка – «Доля».

Ибо сей муж мыслил государственно, как многие достопочтенные слуги Петра Великого и считал свой город местом доходным, а, следовательно, и «долю» свою исправно требовал. Но об этом я уже говорил. Остановлюсь, чтобы не превращать повесть в публицистику.

Когда появилась владычица городской культуры Зинаида Яковлевна, то первым шагом её на ниве служения культуре было издание поэтического сборника стихов некого бедолаги по фамилии Шахрахудинов. Стихов там не было и в помине, но было много восторженных слов в адрес власти и восхищения красотами города с бессмертными находками рифм типа: «о-кей» – «налей», и «культуру» он смело рифмовал с «физкультурой», чем глубоко затрагивал эстетические чувства нового главы города.