Прокаженный - [8]

«Однако не май месяц», —чувствуя, что начинают замерзать, Самойлов со Звонаревым вздрогнули, разом развернулись и припустили к майору делиться впечатлениями. Дело, похоже, было на мази…

— Ну что ж, молодцы, шерлоки, — со странной интонацией похвалил и молча поманил подчиненных в начало аллеи.

К железным, распахнутым настежь воротам, на решетчатых створках которых были пятиконечные звезды.

Ленинград. Развитой социализм. Понедельник

Общага, она и есть общага, кого бы любимая родина ни определила в нее на постой — пролетария, студента или аспиранта. Все одно будет бардак. Это Юра Титов понял со всей отчетливостью, когда, проснувшись, узрел в окне полуденное солнышко, на столе остатки вчерашнего веселья, а на своей подушке девичье мурло. «Ну когда же все это закончится?» — расстроился было он, но тут же вмешался внутренний голос, веско так, мудро, успокоил его: «Вот защитишь диссертацию и образумишься». Аспирант, сразу повеселев, разбудил общаговскую долбежку, справил все свои нужды и принялся делать зарядку.

Пробежался на месте, прозвонил суставы и, разогревшись, сделал пару раз принудительный выдох, с тем чтобы все вчерашнее осталось в прошлом. Поработав на координацию и гибкость, он почувствовал, что настроение улучшается, лихо побился с тенью и двинулся по длинному, вонючему коридору занимать очередь в душ.

Внешность у аспиранта была так себе. Хоть и числился он по паспорту русским, но сразу было видно, что корнями происходил из тундры. Раскосый, жилистый, худой, в общем так, ничего особенного. Однако первое впечатление обманчиво. Десять лет занятий карате хоть и не прибавили ему ни красоты, ни шарма, но, практикуя «схай-джус» — корейский полноконтактный стиль, на татами он был решителен и смел, а на улице беспощаден и жесток до крайности. Во многих школах его уже прекрасно знали и, называя за глаза Кузнечиком за прыгучесть, на спарринг к себе не звали. Дураков нет — подобные визиты обычно заканчивались экстракцией зубов, сломанными ребрами и перебитыми носами. Не Кузнечик — зверь…

Пребывая после душа в отличном настроении, аспирант включил электрочайник и сел завтракать. Словно пожелав ему приятного аппетита, по репродуктору радостно сообщили, что капиталисты начали вымирать от неизвестной болезни, а следом полилась песня: «Не надо печалиться — вся жизнь впереди». «Да, у них СПИД, а у нас спад». — Юра нацепил галстук-обманку, пиджак в такую жару он надевать не стал, и, глянув на часы, заторопился на встречу со своим руководителем, доктором наук Борисом Моисеевичем Старосельским.

Был чудесный сентябрьский денек. Лето уже прошло, а осень еще не наступила, от сиявшего среди белых облачков солнца жизнь казалась прекрасной и удивительной. Люблю я пышное природы увядание… Вдохнув запахи асфальта, опадающей листвы, теплого не по-осеннему воздуха, аспирант направился к трамвайной остановке, но внезапно услышал возмущенный женский голос. Он перемахнул через ограду скверика и, завернув к беседке, сразу понял, в чем дело. На скамейке, под сенью клена, сидели две особы женского пола в окружении четырех представителей мужского. Надо признать, что вкус у молодых людей был неплохой, особенно Юре понравилась блондиночка с большими глазами, голубыми, как мечта.

— Эй, узкопленочный, — услышал он вместо приветствия издевательский мужской смех, — как там в тундре?

— Нормально. — Юра улыбнулся и с ходу раздробил весельчаку лицо. В следующее мгновение он сломал колено второму мордовороту и мощным панчем послал его в нокаут. Далеко и надолго…

Не успело тело амбала упасть на траву, как оставшиеся двое протерли мозги. В руках у одного появилась отвертка, а другой принялся выписывать нунчаками «восьмерки», и по звуку, ими производимому, Юра определил, что тот полный лох. Так оно и оказалось — заловив его руку в мертвой точке, аспирант сократил дистанцию, раздробил дилетанту скулу и закрылся им же от отвертки. Она вошла глубоко, с мерзким звуком. Пока ее владелец в ужасе взирал на торчащую из печени товарища рукоять, Юра, резко крутанувшись, сбил его на землю и уже внизу добил коленом в нюх…

Все это было исполнено в таком хорошем темпе, что барышни не успели даже вскрикнуть. Решив, что для знакомства момент не очень подходящий, Титов быстренько откланялся, а на прощание посоветовал:

— Рекомендую здесь долго не задерживаться.

Через мгновение он уже мчался за весело катившимся железным сараем на колесах…

К шефу Юра, конечно, опоздал, однако особо его журить не стали. Борис Моисеевич Старосельский хоть и был видом страшен — черен, кос, лыс, но на теле жутко кучеряв, — в целом имел характер покладистый и добрый. Все родственники и друзья его давно уже обретались на историчской родине, сам же он был невыездным доктором наук, но при этом только старшим преподавателем, и на жизнь смотрел философски: «Было и это. Все пройдет». Аспиранту он плеснул в стакан «Полюетрова» и, не разводя демагогии, просто сказал:

— План утвердили, пропуск в музей будет. — Отхлебнул, шумно выдохнул и, указав на бутылку, добавил: — Холодненькая.

Словом, не задержал, и Юра отправился перекусить, чтобы до вечерней тренировки съеденное улеглось.