Прокаженные - [43]

Она не желала справляться у доктора Туркеева о том, останется ли ее девочка навсегда здоровой или нет.

Однажды, когда Туркеев производил свой обычный осмотр в бараках, мать подвела к нему Любочку.

- Ну, здравствуй, стрекоза, здравствуй… Да ты совсем молодец молодцом? Да-с… молодцом.

Мать улыбнулась и сказала:

- Вот только долго ли она, доктор, таким молодцом будет?

- Гм… Долго ли… Кто его знает? Ничего определенного сказать нельзя.

Думаю, если вы ее будете оберегать, то останется целой. Да-с, такие случаи возможны.

Доктор Туркеев часто задумывался над этим ребенком. Странное явление: шесть лет живет Любочка среди прокаженных — и совсем здорова. Только зачем она живет здесь? Ее бы в детский дом отправить. Но разве можно сделать это?

Разве можно убедить Уткиных в такой необходимости? Впрочем, если девочка прожила шесть лет в столь бесспорно опасной обстановке и осталась невредимой, — значит, у нее высокий иммунитет. Природа сама не хочет этого.

Туркеев любил детей. Ему приятно было видеть Любочку на здоровом дворе, когда она приходила "в гости" к Вере Максимовне. Девочка не чаяла в ней души, Вера Максимовна научила ее играм, выучила читать, писать и вышивать, декламировать стихи и нередко приносила ей подарки из города. Доктору Туркееву приятно было сознавать, что среди подчиненного ему медицинского персонала нашелся человек, не побоявшийся так крепко соединить себя с больным двором и работать не по обязанности, не по должности, а по доброй воле. Вера Максимовна никогда не говорила с девочкой о проказе. Она вообще старалась избегать разговоров о больном дворе. Все же она как-то спросила Любочку:

- Ты уехала бы со мной в город, только навсегда?

Любочка, не задумываясь, отрицательно покачала головой.

- А кого ты больше любишь — меня или мамочку?

Любочка подняла на нее свои большие глаза, и Вера Максимовна прочла в них смущение.

- И мамочку и вас, — ответила она деликатно.

- А если я уеду отсюда совсем — тебе будет жаль меня?

- Да. Но вы не уезжайте… Я вас не пущу.

Из этого диалога Вера Максимовна сделала заключение, что девочка не желает уезжать от родителей.

Девушка припомнила первый день своего приезда в лепрозорий. Какой ужас овладел ею, когда она узнала, что на больном дворе живет здоровый ребенок.

Это — преступление! Почему до сих пор не отделили девочку от больных родителей?.. Она явилась к доктору Туркееву и изложила ему свои соображения о необходимости немедленной отправки Любочки в город, в детский дом.

Туркеев, выслушав ее, долго молчал, а потом сказал:

- Все это, конечно, очень хорошо… Я, конечно, не против, но вы, батенька, рассуждаете, как на бойне, как тот мясник, которому нет дела до чувств коровы… Ему велено убить теленка…

- Позвольте, Сергей Павлович, как же это…

- А так, батенька, какое мы имеем с вами право отрывать ребенка от родителей, если этот ребенок для них — все? К чему это, я вас спрашиваю?

- Но ведь ребенок погибнет? Ведь спасаем же мы утопающих, Сергей Павлович?

Туркеев взглянул на нее поверх очков.

- А докажите мне, что она здорова? Докажите, что в ней не сидят уже эти самые палочки. Дело наше маленькое, — добавил он тихо, — лечить, а там — пусть здравотдел разбирает: изолировать или нет. Списки он имеет, и в них все отмечено.

- Все-таки, доктор, как же с ней быть?

- Никак. Оставьте ее в покое. Она нужнее им, чем всем остальным.

Вера Максимовна почувствовала в словах доктора какую-то правду. Но ведь права и она. Она хотела отделить девочку. В целях той же гуманности доктор Туркеев оставляет ее здесь. Чья гуманность выше?

- И вообще, зачем прокаженным дети? — меланхолически произнес присутствовавший при этом разговоре Клочков.

- И вообще, зачем вам, батенька, перепелки? — спросил доктор Туркеев, и в голосе его прорвалась досада.

16. "Ленивая смерть"

Когда лили дожди и дни становились похожими на мокрую золу, в лепрозории начинался "свадебный сезон". В эту тридцать вторую осень существования лепрозория первой поженившейся парой были Касьян Меркулов и Ольга Владыкина.

Прокаженному Меркулову шел тридцать шестой год. Он уже шесть лет провел в лепрозории. Оля Владыкина была моложе мужа на четыре года и поступила в лепрозорий тремя годами позже его.

Когда ее привезли сюда, она на вопрос фельдшера о роде занятий ответила:

- Я гулящая.

- Значит, проститутка? — переспросил фельдшер.

- А там уж как хотите, так и называйте. Такая я, одним словом.

Прокаженные знали, что до того, как заболеть проказой, она занималась проституцией, но никто из них никогда не пытался напомнить ей о прошлом. Она не любила вспоминать о прошлом. Если приходилось к слову, Оля говорила: "Меня кормили все мужчины — такая уж была моя работа".

Кто из этих «кормильцев» привел ее сюда? Впрочем, Оля не отыскивала причин и относилась к ним равнодушно.

У нее была мать, жившая где-то в Тамбовской губернии, и матери она отправляла деньги, которые дарили ей мужчины. Оля писала ей, что живется ей хорошо, служба у нее хорошая и скоро они увидятся. Вскоре ее скрутила "ленивая смерть". Подруги посоветовали обратиться в здравотдел, и здравотдел направил ее сюда. Подруги же написали матери о том, что Оля умерла, — таково было ее желание. С тех пор она не существовала больше для «того» мира. Жизнь оборвалась: не было больше ни радости, ни отчаяния, не было и надежд, как не было и безнадежности.