Прокаженные - [26]

- Здравствуйте, товарищ доктор!

Туркеев снова надел очки, пристально взглянул на молодого человека и подумал: "Какой же я тебе товарищ, — у меня скоро дочь такая будет". Но ему понравилось лицо юноши. Он улыбнулся:

- Здравствуйте, батенька, здравствуйте… Откуда это вы пожаловали к нам? Садитесь.

Молодой человек сел.

- Ну, рассказывайте, чем я могу служить вам? Молодой человек двинулся на стуле и покраснел не то от приятельского тона доктора, не то оттого, что не мог подыскать для ответа нужных слов. Потом улыбнулся, и от улыбки виднее стал белый пух на верхней его губе.

"Вот тебе и товарищ", — подумал Туркеев и снова улыбнулся. Робевший юноша сделал вдруг очень серьезное лицо, сжал губы и переложил свой портфель со стола на колени. "И что он носит в этом портфеле?" — подумал Туркеев, вообще питавший ненависть ко всем портфелям.

- Кто ж вы такой будете, молодой человек? — спросил он.

Тот опять двинулся на стуле и сделался еще более серьезным.

- Я — инструктор комсомола, — сказал он.

- Инструктор комсомола? Странно…

- И ничего странного нет, — обиделся молодой приезжий, — разве вы никогда не слышали об инструкторах комсомола?

- Слыхать-то я, батенька мой, слыхал, но странно мне: кого же это вы в лепрозории инструктировать приехали?

- А разве, гражданин доктор, — подчеркивая слово «гражданин», произнес молодой человек, — комсомол не имеет права инструктировать советский лепрозорий?

- Я не возражаю и на права ваши не посягаю, но все-таки мне интересно знать: кого же это вы инструктировать приехали?

Комсомолец вскинул на Туркеева подозрительные глаза. Ему казалось, что доктор нарочно прикидывается непонимающим, хотя сам хорошо понимает все это.

Туркеев на самом деле не мог понять — на кого должны распространяться в лепрозории инструкции, привезенные молодым человеком. Тогда тот, приняв позу настоящего ревизора, сказал тоном, не допускающим никаких возражений.

- Вы все прекрасно понимаете, и мне нечего вам объяснять, вы должны подчиниться — вот мой мандат, выданный райкомом.

- Подчиняюсь, подчиняюсь, батенька мой, но вы мне извольте все-таки ответить: кого ж вы, наконец, хотите инструктировать? Меня, персонал или больных?

- Всех. У вас же есть комсомольская ячейка? Так вот всех комсомольцев — и больных и персонал.

- Вы, наверное, шутите, батенька, а у меня и времени нет для таких шуток.

- Нисколько не шучу.

- Но у нас — все беспартийные, и нет ни одного комсомольца.

- Странно, как же это так, советское учреждение, а партийных и комсомольцев — нет?

- Вот и удивляйтесь, а если я говорю — нет, значит — нет.

Молодой человек подумал и сказал:

- Вот поэтому-то здесь и надо больше всего проводить работу.

- Какую?

- Комсомольскую, партийную работу, гражданин доктор.

- Прежде всего — ясность: среди кого должна вестись такая работа?

Молодой человек переложил портфель с колен на стол и заморгал глазами:

- Среди беспартийных.

- Зачем?

- Как зачем?.. Революция у нас или нет?

- Значит, вы имеете в виду служебный персонал?

- Нет, не персонал, а главным образом — прокаженных.

Доктор Туркеев снова снял очки и с огорчением протер их.

- Знаете что, — наконец устало сказал он, — вам, видно, делать нечего, вот и придумываете вы экскурсии по лепрозориям да работу среди прокаженных, а какую — вы и сами еще не знаете.

Приезжий снова обиделся.

- Что значит "всякие экскурсии"? Мы, главным образом, проводим революцию, и в лепрозории тоже должна быть новая жизнь.

- Вы меня извините. Может быть, я не так выразился, но, по-моему, такая работа среди прокаженных — ненужное дело. По крайней мере, я так считаю.

- А райком считает иначе, гражданин доктор. — Опять юноша подчеркнул слово "гражданин".

- Так что же вы хотите?

- Организовать прокаженных.

- Организовать? Хорошо. Но надо внести ясность — зачем организовать, для чего? Кому это, батенька мой, надо? Ведь они уже организованы!

- Это надо для всех. И для самих прокаженных надо. Они живут, как звери, они должны быть организованы так же, как и весь наш пролетариат.

- Молодой человек, прежде всего — ясность — прокаженные — не пролетариат и не буржуазия, они — прокаженные, больные.

- Гм… а разве прокаженные не люди?

- А разве я хочу доказать вам, что они — не люди? Зачем их организовывать, зачем агитировать среди них? Да и кто примет в партию прокаженных? Смешно это, молодой человек. Они ни на что не способны, кроме как болеть.

Тогда инструктор снова переложил свой портфель со стола на колени и вопрошающе поднял на доктора Туркеева свои большие глаза:

- Они работают в поле? Работают. Умеют ходить? Умеют. Значит, и организовать их надо.

- Но как же вы их организовывать будете?

- Гражданин доктор, об этом вам беспокоиться не надо, у меня — инструкция. Мы созовем общее собрание, я сделаю доклад, а потом — посмотрим, может, кого и примем кандидатом в партию или в комсомол.

Туркеев чувствовал, как этот юный агитатор давит его всей тяжестью своей непобедимой энергии, и из-под этой тяжести доктору нет возможности выбраться. Тогда он напряг последние остатки своей воли и сказал:

- Я не против партии, и не против комсомола, и не против советской власти, и не мое дело — кого вы принимаете в партию, но я, молодой человек, не позволю записывать в партию людей, больных проказой. Да-с, не позволю! — вскрикнул он и устало добавил — Ну, зачем вы им будете делать доклад? Какие доклады? Какие анкеты? Для чего им все это?