Проказа теософов - [2]

II

Минул год, Уиллис оправился от удара, сокрушившего его надежды, но частенько гадал о причинах странного поведения своего идеала. Он обсуждал это происшествие с друзьями, но они тоже не приблизились к разгадке — все, за исключением одного. Этот самый друг слышал от своей жены (школьной соученицы и близкой подруги мисс Холлистер, ныне миссис Барроуз), что мисс Холлистер ценила Уиллиса очень высоко, пока не обнаружила, что он не всегда придерживается правил галантности.

— Галантности? Это я-то не придерживаюсь правил галантности? — удивился Уиллис. — Да разве со мной такое случалось? Бронсон, дружище, уж ты-то знаешь, каково мое обращение с женской половиной человечества, равно как и с мужской. Если существует на свете человек, превративший вежливость в манию, то это как раз я. Любезней меня вообще никого нет. Когда я играю дома в покер, у меня пустеют карманы, потому что я взял себе за правило никогда не обыгрывать своих гостей ни в карты, ни в другие игры.

— Это не вежливость, — вставил Бронсон. — Это идиотизм.

— Это подкрепляет мое утверждение. Моя вежливость граничит с идиотизмом. Я забыл о правилах галантности? Вот те на! Какой я дал ей повод, чтобы так говорить?

— Понятия не имею, — отозвался Бронсон. — Ее спроси. Может, ты перестарался по части вежливости. Избыточная галантность — это хуже, чем грубость. Возможно, мисс Холлистер решила, что ты хочешь ее унизить своей преувеличенной вежливостью. Ты ведь знаешь слова поэта. Соросис гнева не таит, как женщина, когда мужчина к ней снисходит[3].

— Я уж подумываю написать миссис Барроуз и спросить, в чем моя провинность.

— Отличная мысль, — кивнул Бронсон. — Барроуз будет в восторге.

— Ты прав. Об этом я не подумал.

— Думать — это вообще не твой конек, — сухо заметил Бронсон. — На твоем месте я бы выждал время, объяснение всплывет само. Чего только на свете не бывает, а жена говорила мне, что Барроузы собираются провести зиму в Нью-Йорке. Наверняка судьба вас где-нибудь сведет.

— Нет уж, я не собираюсь бывать там, где можно на них наткнуться. Не желаю второй раз получить от ворот поворот — ни от одной женщины, даже от миссис Барроуз, — твердо возразил Уиллис.

— Молодчина! Так и действуй, — насмешливо улыбнулся Бронсон.

Спустя неделю-другую Уиллис получил от мистера и миссис Бронсон приглашение пообедать с ними в домашней обстановке. «У меня будут друзья, очень неглупые люди, и я хочу вас с ними познакомить, — писала миссис Бронсон. — Приходите непременно».

Уиллис пришел. Неглупыми друзьями оказались мистер и миссис Барроуз, и, к удивлению Уиллиса, бывшая мисс Холлистер очень радостно его приветствовала.

— О, мистер Уиллис. — Она протянула руку. — Счастлива снова с вами повидаться!

— Благодарю, — несколько растерянно отозвался Уиллис. — Я… это поистине приятный сюрприз. Я… я и понятия не имел…

— Я тоже. Если бы я знала, что вас здесь встречу, честное слово, мне было бы немного неловко. Я… ха, ха!.. глупо, но никак не решусь об этом заговорить… однако я должна. Я очень дурно с вами обошлась.

— В самом деле? — улыбнулся Уиллис. — Как же?

— Ну, я, собственно, не виновата, только не помните ли: чуть больше года назад мы с вами ехали в центр города на омнибусе — по Мэдисон-авеню?

— Хм! — Уиллис сделал вид, что силится вспомнить. — Постойте-постойте… ах да, кажется, помню. Других пассажиров как будто не было и… э-э…

Тут миссис Барроуз откровенно рассмеялась:

— Это вы думали, что других пассажиров нет, но они были. Салон был переполнен.

— Такого случая я не помню. Насколько мне известно, мы только один раз ехали вместе в омнибусе…

— Да-да, об этом случае и идет речь, — перебила его миссис Барроуз. — Когда я вошла, вы сидели в уголке в заднем конце салона, и меня возмутило, что мне пришлось занять место, предложенное незнакомцем, который проявил большую настойчивость. Прежде он много раз попадался мне на глаза и вызывал у меня безотчетную, но глубокую антипатию.

— Не понимаю, — изумился Уиллис. — Мы были в салоне одни.

— Это вам так представлялось, хотя в то время я об этом не знала. Я же, когда вошла, увидела, что все сидячие места заняты. Вы ответили на поклон, но не предложили мне место. Это сделал незнакомец, я хотела отказаться, но не смогла. Он был примерно моего возраста, с очень необычными глазами. Им было невозможно противиться. Он не столько предложил, сколько приказал; я ехала и думала: как это так — вы сидите не шелохнувшись в другом конце салона, не позаботились уступить мне место и отчасти виновны в том, что мне пришлось принять услугу совершенно незнакомого и крайне неприятного человека. Меня душило негодование, и, собравшись с духом, чтобы выйти, я с вами не попрощалась. Не укладывалось в голове: обычно вы сама любезность, а в тот раз поступили вопреки всем ожиданиям.

— Но, миссис Барроуз, — запротестовал Уиллис, — какой смысл уступать даме место, когда вокруг пустуют еще два десятка мест?

— Никакого смысла. Но лишь прошлой зимой я обнаружила, что с нами сыграли шутку.

— Как так? Шутку?

— Да. Это была шутка. Вы видели салон пустым, а я — переполненным астральными телами членов Бостонского теософского общества.