Прокатимся по Вивальди - [4]
— «Времена года» Вивальди, — закончил я за него.
Он слегка опешил, но тут же расплылся в восторженной улыбке.
— Вот именно! Да вы просто читаете мои мысли!
Было бы там что читать. Я проглотил очередной вздох. Иногда музыкантам, подрядившимся на нашу работу, приходится глотать ничуть не меньше вздохов, чем дипломатам — преднамеренных оскорблений.
— Что-нибудь еще? Слегка поэнергичнее? Вы знаете «Dance Macabre» Сен-Санса? Может быть, что-то из Сибелиуса? Копленд? Бах или Барток? А как насчет…
— Нет, нет и нет! — раздраженно рявкнул он. — Я желаю успокоить этих дикарей, и вы ОБЯЗАНЫ зачаровать их одной из лучших мелодий Земли!
Вы только поймите меня правильно: эта вещь Вивальди действительно превосходна, подлинный шедевр, но…
Дипломаты, которые нас вызывают, в девяноста случаях из ста помнят не более трех названий настоящих классических произведений, и два из них — «Времена года»[2]… Не то чтобы кто-то мог насвистать хотя бы фрагмент главной темы! Главное достоинство этих произведений именно в их названии, каковое легко запоминается и легко узнается, не имеет коварных опусных номеров и не содержит труднопроизносимых русских, немецких и итальянских слов, в которых так просто запутаться.
В результате же мы исполняем Вивальди вдесятеро чаще, чем любого другого автора.
Третья вещь? Ну, разумеется, «Голубой Дунай»!
— Не волнуйтесь, мы погрузим их в полную кататонию, — торжественно пообещал я, одновременно показывая знаком, что нам пора уносить ноги. Мы встали и едва успели отойти от стола, как Дорк истерически взвизгнул:
— Что это вы делаете, хотел бы я знать?!
Обернувшись, я заметил, что за какую-то пару секунд его стакан магическим образом наполнился заново.
— Как что? Идем репетировать…
— Будьте добры покинуть мой кабинет через дверь! — прокричал он, указывая на пол трясущейся рукой. Я взглянул под ноги: в самом деле, спеша откланяться, мы непринужденно пересекли одну из так называемых стен.
— Прошу прощения!
Мы еще раз прошли сквозь невидимую стену и чинно удалились через несуществующий дверной проем.
— Только не вздумай хлопнуть дверью, — давясь от смеха, шепнул мне Рюб, когда мы перешагнули теоретический порог.
По дороге от шаттла к посольству нам не представилось возможности познакомиться с перспективной аудиторией, и на обратном пути ситуация практически не изменилась. Где-то на приличном расстоянии от нас имела место некая неясная активность: похоже было, что там бродят на задних лапах большие красные муравьи, и это все, что мы смогли разглядеть.
По причине местного моратория на стены у посольства не было даже изгороди, и почтительная дистанция, на которой держались туземцы, заставляла предположить, что в самом здании было нечто отталкивающее… Кто-нибудь скажет, что это Eau de Desinfectantte, но лично я поставил бы на Дорка.
Мы забрались в шаттл, и тот устремился к высокому, почти безвоздушному плато примерно в 500 километрах от посольства: никогда не следует оставлять космический корабль там, где туземцы могут наложить на него руки, лапы или щупальца.
— Мы же не собираемся репетировать Вивальди, Мо? — с надеждой спросила Майра. Я загадочно улыбнулся.
— Да брось ты, Мо, — вмешался Рюб, — ты же прекрасно знаешь, что мы вызубрили его наизусть. Право слово, отруби нам кто-нибудь головы, а после дай в руки инструменты — и мы все едино пропилим его нота в ноту!
Я промолчал, продолжая улыбаться.
Тут Майра засмеялась и захлопала в ладоши.
— Я поняла. Имя!
— Будь проклят… — начал я.
— Кто? — выдохнул Рюб.
— Будь проклят… Дорк!
— Дорк! — взвизгнула Майра. — Великолепно!
— О да, сэр! — изысканно поклонился Рюб. — Вы по-прежнему остаетесь мастером.
Это один из наших маленьких ритуалов, помогающих сохранять здравый рассудок. Будучи старшим по стажу работы, я владел дирижерской палочкой и руководил «Триаксионом», и одна из непременных обязанностей лидера, которую я добровольно на себя возложил, состояла в изобретении веселенькой клички для каждого шута горохового, заказавшего нас на манер технического оборудования по каталогу: МУЗЫКАЛЬНЫЙ АНСАМБЛЬ / ТРИО / СТРУННЫЕ / КЛАССИКА.
— Ах да, насчет Вивальди… — тут я выдержал паузу на целый такт для пущего эффекта, а Майра и Рюб затаили дыхание. — Да мы лучше повесимся, чем станем его репетировать!
Последовали бурные, продолжительные аплодисменты, и я с достоинством раскланялся.
К моменту концерта на Ск'ррл Рюб был членом нашей команды почти год, а Майра присоединилась к трио на четыре месяца раньше. Я же занимался этим делом так давно, что забыл, когда начал, и уже лет восемь держал дирижерскую палочку.
Кучу времени нам приходилось проводить исключительно в обществе друг друга, перемещаясь в замкнутом пространстве корабля от одной планеты к другой. Сверхсветовое путешествие происходит практически мгновенно, если сравнивать его с реактивным способом движения, и тем не менее на каждый световой год набегает определенная ошибка курса, для коррекции которой требуется около двух часов обычного хода. Так что наш вояж, на двести с лишком световых лет разделяющий Ск'ррл и Дриффель IV, длился почти три недели.
Как показывает практика, этого времени вполне достаточно, чтобы превратить самого благовоспитанного музыканта в маньяка, пылающего жаждой крови… Вот почему тщательно продуманные развлечения играют в нашей жизни определяющую роль, тем более что о сексе не могло быть и речи: Майра — убежденная последовательница Сафо, а мы с Рюбом — заскорузлые гетеросексуалы, обращающие внимание только на противоположный пол.
Они — лучшие из лучших. Хирурги, умеющие исцелять без хирургических инструментов. Целители, спасающие лишь силой своего разума. Отшельники будущего. Но настал день — и один из них отдал свои руки за руки серебряные. За способность проникать в тела страждущих странным фантомным прикосновением. За дар великий — и страшный. За дар, что сделал его изгоем, отдал во власть ангела-убийцы и привел на ужаснейший из миров Вселенной. На мир кровавых ран, бесправных рабов и жестокой тирании. На мир, который весь — существо, что погибнет без серебряных рук Исцелителя…
Изобретатель Саша Грубин сделал телевизор с объемным изображением: герои могут выходить из экрана, но при этом комната Грубина для них становится реальным миром. Так в квартире Грубина оказались дрессировщица со львом и журналист.
Где-то далеко в космосе умирают маленькие, пушистые крупики, им надо помочь. И вот Корнелий Удалов в дождь и слякоть отправляется…, нет не в космос, а на окраину Великого Гусляра — именно там находится спасение крупиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Вот так бывает, подписал договор и оказался далеко от дома. Теперь задача вернуться, но это не просто.
Простите, что без предупреждения, но у меня есть к вам один разговор. Я, Тогаши Юта, в средней школе страдал синдромом восьмиклассника. Синдром восьмиклассника, настигающий людей, находящихся в переходном возрасте, не затрагивает ни тело, ни ощущения человека. Заболевание это, скорее, надуманное. Из-за него люди начинают видеть вокруг себя зло, даже находясь в окружении других людей, но к юношескому бунтарству он не имеет никакого отношения. Например, люди могут быть такого высокого мнения о себе, что им начинает казаться, что они обладают уникальными, загадочными способностями.
Когда исследователи прилетели на Венеру, они думали, что оказались в диком, первобытном мире. Но все оказалось не совсем так....