Произвольный этос и принудительность эстетики - [19]

,которую мы должны реанимировать, беспокоясь только о нашем ennui,о нашей прорехе в бытии, которую нужно эстетически заштопать. Не должны ли мы быть более открытыми к нужде вне нас, воспринимать эту нужду, поскольку это

[63]

тоже aisthesis*, и позволять ей задевать нас и опреде­лять нашу деятельность.

Я попытаюсь вкратце очертить и конкретизировать понятие эстетики в широком смысле, чтобы сделать по­нятным, какие аспекты важны для предложенной здесь проблематики и как они включаются во всеобщую таб­лицу эстетического. Даже если я исходя из различных обстоятельств применю понятие эстетики в труднооп­ределимом значении, то все же постараюсь избежать не­нужных неясностей, постоянно соотнося значение по­нятия с теми или иными обстоятельствами. Еще только подлежащее доказательству утверждение, будто этиче­ское основывается на эстетическом, ни в коем случае не должно означать, что этика — эстетическая категория, как это делает Вельш, который во всем подозревает эс­тетическую инфекцию и у которого, наверное, все, чего он касается, эстетически улетучивается, оказываясь при­годным для «эстетического бульона» (Лиотар). Вельш утверждает, будто «истина в дальнейшем должна стать эстетической категорией»¹⁹, и сама наука, а не «какой-нибудь эстетик» «декретирует» «принципиальную эс­тетизацию знания, действительности и истины»²⁰. Кри­териями эстетики для него выступают такие основные категории, как «видимость, подвижность, разнообразие, беспочвенность [Bodenlosigkeit] или парение [Schwe­ben]»²¹. И здесь я вполне серьезно спрашиваю себя, не является ли беспочвенным и лишь эстетически оправ­данным его утверждение о «непротиворечивости эпис­темологической эстетизации»²². Однако Вельш на этом не останавливается, и, в то время как Йонас и Хёсле стараются «естественно-метафизически» и эко-этически, т. е., попросту говоря, этически ухватить экологи­ческие проблемы, он и здесь небрежно делает ставку на

* Ощущение, чувство (греч.)

[64]

эстетику: «Глобальные экологические задачи могут быть решены только благодаря новому дизайну в широком смысле этою слова»²³. Что он понимает под дизайном или ре-дизайном и как он хочет решить эту проблему, желающие могут сами узнать из его работ. Увы, здесь я бы не хотел пускаться в пространные комментарии Кста­ти, об истине как категории эстетического писатель Карл Филипп Мориц, известный эстет, однажды упраж­нялся, стоя на одной ноге, и вдруг решил оторвать от пола и вторую ногу. Истина, с которой он непосредствен­но ознакомился таким образом, была несколько иной, чем эстетическая, она была просто жесткой.

Но вернемся к нашему рассмотрению, хотя, кто зна­ет, не обречено ли и оно на провал головокружительной экспансией эстетического. Исходя из эстетического объекта можно вести речь о предметной эстетике, и здесь мы имеем едва ли обозримое изобилие данностей и со­бытий: изобразительная эстетика, эстетика ландшафта (который может быть искусственно- или естественно-эстетичным), эстетика микромира, хеппенинг (happe­ning), bungee jumping , кинетика, инсталляция, индуст­риальная эстетика, архитектура, мода, виртуальная ре­альность, гастрономия, косметика, культуризм, концер­ты, литература и т. д. Предметности, события воспри­нимаются, познаются, духовно перерабатываются — таким образом, мы имеем дело с эстетикой восприятия (это — избыточное обозначение, поскольку по-гречес­ки «эстетика» уже означает «восприятие»). Внутри нее мы можем различать соответственно различным орга­нам чувств эстетику зрения, слуха, вкуса, осязания и обоняния, а также эстетику восприятия и/или не чув­ственного, но лишь представимого, концептуального ар­тефакта (исчезающий километр de Marias), эстетику

* Прыжки с высоты на привяли к амортизатору.

[65]

процессов работы мозга, которая ведет нас в область ней­рофизиологии или когнитивной биологии самой эсте­тики (Матурана). Воспринятые объекты вызывают в ре­ципиентах, потребителях (эстетика потребления) эф­фекты, ощущения, sensations*,впечатления, эмоции, что является уже темой эстетики воздействия; здесь мы раз­личаем эстетику очарования, переживания, удоволь­ствия, смущения, страха, террора, возвышенного, благо­говения, негодования и т. д. Далее, с точки зрения фун­кций и эстетических интенций, можно вести речь об эстетике интенциональности, эстетике истины и эсте­тике очарования, а также об эстетике обольщения, рек­ламы, пропаганды, утопии, провокации, развлечения, упаковки, маскировки, прославления, предохранения, изменения, демонстрации, творения, шока, следов и эк­сгибиционизма, причем их содержание, функции, ин­тенции и воздействия часто пересекаются. Но прежде всего — эксгибиционизм, поскольку то, что не представ­лено обозрению нашего эстетического наблюдающего об­щества, то и не воспринимается им, не существует, из­лишне. Наконец, следуя необходимости подведения не­кой черты, вообще можно было бы говорить о крити­ческой эстетике эстетических артефактов (интерпрета­ционные методы всякого рода, математические констатации a la Bense) и о теории или, лучше, о теори­ях эстетического феномена (и уже давно не только пре­красного), которые должны были бы по возможности охватить различные области опыта, если бы могли.