Производственный роман - [167]

«И здорово шарит в музыке», — восхищался, значит, он будущей пианисткой, но господин Дьердь воистину охладил его пыл. «А, неважно, — сказал он мрачно, — главное, чтобы музыка была. Суть в другом». Хорошее настроение мастера сменилось было на плохое, когда господин Дьердь сунул ему листок бумаги. «Черновик. Посмотри, ты же все-таки великий стилист», — и подавил в себе смешок. Мастер приступил к чтению.

У. П. О.!

Обращаемся к руководству П. О. с огромной просьбой перенести часы работы нашего заведения: с 10–22, как это было до сих пор, на 11–23. Основанием нашей просьбы является следующее: оборот заведения между 10-ю и 12 ч. составляет, по нашим подсчетам, макс. 500 форинтов. Значительное сокращение поступлений можно мотивировать оттоком клиентов в недавно открывшиеся рюмочные. Опыт, однако, показывает, что между 22-мя и 23 ч. доходы заведения могли бы возрасти, чем мы в какой-то мере смогли бы компенсировать сокращение утреннего оборота.

Просим поддержать наше предложение.

С уважением: + +

Теперь стремительное равнодушие охватило его, кивнув, он вернул бумагу назад; сказав лишь: «Перед и нужна запятая». — «Да пошел ты».

По мере того как постепенно подтягивались ребята, рос круг обязанностей господина Дьердя, и пропорционально этому «рассеивалось» интимное, хотя и не лишенное натянутости уединение двух братьев. «Господа, — поклонился заместитель заведующего, — нам удалось зарезервировать для вас отдельное помещение». С этими словами он указал на три сдвинутых в углу стола. Еще не утихло сдержанное веселье по этому поводу, как господин Дьердь оказал новую любезность. Ибо к нему подошел дядя Фаркаш, волосок, дескать, в пиве обнаружил. «Где?» — спросил господин Дьердь с громогласной любезностью. Старик показал. «Папаша, это не волосина, а отметка на стекле». — «Знак? Внутри?» — «Конечно, отметка, что до сих пор надо наливать». — «Тогда, сынок, забери-ка это назад и налей до сих пор». И пристыженному господину Дьердю пришлось выполнять законное требование. Мастер подозревал, что младший брат с самого начала знал, чем все закончится. «Дочери дяди Фаркаша!» — продолжал он развивать мысль. Эдит и Клари. Долгое время их образ мучил мастера грызущим чувством вины. То было вечнозеленое католическое чувство греховности: он еще в школу не ходил, когда прятался с обеими дочерьми в мешок! Сначала с одной, потом с другой. То была очень хорошая игра, «игра в самоубийц или что-то в этом духе», лицо у него краснело, жарко, помнится, было. Только потом возникла перспектива греха и резвым играм пришел конец. Он изволил струсить; «к сожалению». Затем для дяди Фаркаша наступила черная полоса, он все пропил. А как он тогда заявился на выпускной банкет к своим девочкам, в толпу разнаряженных пештских дам с турнюрами! Поверьте мне, то была сцена, достойная пера писателя. «Скандальная сцена, достойная пера, наверное, более раннего (пожилого?) писателя… Знаете, mon ami, дядя Фаркаш был великолепен. Отмечу, он и по сей день является таковым. Даже по отношению, например, ко мне сохраняет марку. — Так за это он его и уважает! — Как он появился, в лохмотьях, худой, небритый, и все же, как будто, ни на что не претендуя, ни на салями, ни на ветчину. Я — это я, вы — это вы; я не сержусь. Такой он был. Конкретно, он, конечно, хотел есть, салями, ветчину. Утверждать, что девушки несказанно обрадовались, было бы, конечно, преувеличением. И конечно, скандал тоже был; на поверхности всегда находятся скандалы», — оборвал он цветную нить повествования.

В это время появился господин Арманд, как первый среди равных. Подсел к столу, где уже сидело несколько человек, среди них и мастер. Но подсаживание к столу не вошло в число старых добрых традиций: кто-то вставал и шел смотреть, как играют в игровые автоматы, или даже начинал играть сам, или выпивал с господином Дьердем, пока тот колдовал над кружками, а в это время и другие подходили, и их ожидала та же самая судьба. У игрового автомата стояла девушка. «Развалюха». Однако господин Чучу сказал: «Вместе со мной в первый класс ходила». Мастер был деликатен (как наследный принц, ха-ха-ха). «Но сейчас она, кажется, и за скромное вознаграждение…» — «За кружку. Но если попросить, то и безвозмездно». — «Потасканная уж очень». — «Одного со мной возраста», — повторил, в качестве довода, господин Чучу. «Слаба на передок?» — «Да ну. Обыкновенная шлюха».

Стол был в постоянном движении. Мастер с беспокойством взирал на «неформальную обстановку». Скажу искренне, как есть, — «пунктик», для него характерный, — он изволил опасаться, что прощальный ужин не начнется. Кто-то раздобыл бутылку румынского коньяка, которая пошла по кругу. (Травмированный Левый Крайний скоро захмелел.) «Не знаю, mon ami, как остальные, но я ждал чего-то». («Можно потом процитировать».) Мастер, конечно, произнес приведенную выше фразу, обратившись к Левому Защитнику, который благодушно не так его понял и стал поторапливать господина Дьердя с ужином.

Пиво появлялось автоматически, лица раскраснелись, и у господина Арманда тоже. Настроение угрожающе поднялось. Мастер верил в то, что ужин — «стихийная биологическая сила» — соберет народ вместе, и тогда господин Арманд встанет, откашляется и чуть растроганно — как мы убедились, ему не чуждо подобное чувство и общественные задачи заставляют его выходить на поверхность, — произнесет Заключительную Речь, а именно: даст оценку результатам, сообщит статистику, самый лучший средний результат, самого результативного игрока (им станет мастер с 24 голами), ну, а затем объявит… Да, объявит, уходит или нет. Потому что в этом тоже была какая-то неясность.