Произведение искусства - [2]

– Привет, Роберт, помнишь меня? Трампи.

Роберт Пауэлл удивленно вскинул брови. Глядел и никак не мог вспомнить.

– «Итальянская работа». Турин. Я играл водителя такси, а ты тогда был на заднем сиденье.

Лишь добродушие, присущее Роберту Пауэллу, помогло спасти ситуацию.

– Ну да, конечно, Турин! Давненько то было. Как поживаешь, Трампи? Как дела?

– Отлично. Очень даже неплохо, не могу пожаловаться. Просто проходил мимо, вот и решил заскочить. Спросить, нет ли у него чего для меня?

Пауэлл оглядел протертый чуть ли не до дыр воротничок рубашки, поношенный макинтош.

– А что, очень даже может быть, что и найдется. Рад был повидать. Удачи тебе, Трампи!

– Тебе тоже, старина. Держи хвост пистолетом!

Они обменялись рукопожатием и расстались. Агент был с ним любезен, но работы не предложил. В Шеппертоне должны были начаться съемки какого-то костюмного исторического фильма, но там труппа уже набрана. И вообще, конкуренция на этом рынке страшная, держаться на плаву помогает лишь оголтелый оптимизм и несбыточная надежда прямо завтра, с утра, получить большую роль.

Вернувшись домой, Трампи погрузился в печальные размышления. По карточке соцобеспечения ему еженедельно выплачивали несколько фунтов, но Лондон город дорогой. Только что состоялась очередная малоприятная беседа с мистером Кутзакисом, домовладельцем, который в очередной раз повторил, что долг растет и терпение его не вечно и не безгранично в отличие от солнца на Кипре, родине домовладельца.

Плохи были его дела. Вернее, хуже просто некуда. Вот бледное водянистое солнце закатилось за крыши и башенки соседних домов, что напротив, через двор. И тогда пожилой актер подошел к буфету и достал с нижней полки некий предмет, завернутый в кусок дерюги. На протяжении многих лет он часто задавал себе вопрос, что он так цепляется за эту дурацкую вещицу?… Она совершенно не в его вкусе. Очевидно, сентиментальные воспоминания. Тридцать пять лет тому назад, когда ему было двадцать, когда он был молодым, ярким, подающим надежды актером провинциального театра, эту вещицу завещала ему двоюродная бабушка Милли. Он развернул грубую ткань.

Картина, небольшая, размером примерно двенадцать на двенадцать дюймов, в тусклой позолоченной раме. Все эти годы он держал ее завернутой, но даже когда только получил ее, она уже была вся какая-то грязная, покрытая то ли сажей, то ли жирной копотью, и изображенные на ней фигуры вырисовывались неясно и походили на какие-то тени. Что, впрочем, не мешало тетушке Милли еще при жизни клясться и божиться, что картина ценная, что за нее можно запросто выручить несколько фунтов, но, наверное, то говорил в ней романтизм, присущий всем пожилым женщинам. И как попала картина к тетушке Милли, он понятия не имел. На самом деле это была целая история.

В 1870 году один англичанин тридцати лет отроду решил попытать счастья в Италии, заодно выучиться там звучному итальянскому языку и эмигрировал из Англии во Флоренцию. Денег у него было немного, осталось небольшое наследство от отца. То был пик и расцвет Викторианской эпохи, и золотой соверен Ее Величества королевы мог открыть немало дверей. По контрасту с Англией, Италия в то время пребывала в полном упадке и хаосе.

И вот в течение пяти лет предприимчивый мистер Брайан Фробишер добился четырех очень важных вещей. Во-первых, открыл на холмах Кьянти совершенно изумительные вина и начал бочками экспортировать их в родную Англию, что очень скоро позволило ему сколотить вполне приличное состояние.

Затем он приобрел совершенно прелестный городской дом и обзавелся собственным кучером и лакеем. Женился на дочери небогатого, но титулованного итальянца из местных. И, занимаясь уже с супругой обустройством и украшением семейного гнездышка, приобрел среди прочих предметов маленькую писанную маслом картину. Купил он ее в антикварной лавке неподалеку от Понте Веккио.

И купил вовсе не потому, что то была картина какого-то известного мастера или просто полотно в хорошем состоянии. Нет, она была вся покрыта пылью и завалялась где-то в самом дальнем и темном углу лавки. Он купил ее лишь потому, что она ему понравилась.

Прошло тридцать лет. Он стал британским вице-консулом во Флоренции, сэром Брайаном, рыцарем-бакалавром,[1] и все эти тридцать лет картина провисела у него в кабинете, и каждый вечер он выкуривал под ней послеобеденную сигару.

В 1900 году во Флоренции разразилась эпидемия холеры. Страшная болезнь отняла у него леди Фробишер, и после похорон шестидесятилетний бизнесмен решил вернуться на родину предков. Распродал имущество и вернулся в Англию, где обосновался в Суррее, в красивом особняке, и нанял целый штат слуг из девяти человек. Самой младшей служанкой была местная деревенская девчонка, некая Миллисент Гор. Ее наняли горничной.

Сэр Брайан так никогда снова и не женился и скончался в 1930 году в возрасте девяноста лет. Из Италии он привез почти сотню ящиков с разным добром, часть из них так и осталась нераспакованными. В одном из распакованных находилась маленькая потемневшая картина в позолоченной раме.

Она была его первым подарком леди Люсии и всегда нравилась ей. А потому он снова повесил ее в библиотеке, где сигарный дым и каминная копоть продолжали делать свое черное дело. И еще больше затемнили некогда яркие краски, отчего изображенные на полотне фигуры стали уже почти неразличимыми.