Происшествие на тихой улице - [25]

Зарко смущенно замолчал.

— И в этом случае есть выход… Идешь к ближайшему автомату и звонишь мне. Я дам тебе номер своего телефона. Если меня не окажется, там будет другой человек. Ты только сообщи, а там уж наше дело… Идет?

— Ну да! — с готовностью отозвался мальчик.

— Вот все, о чем я хотел тебя попросить. Одному-то тебе, конечно, не справиться с этим — можно ли наверняка сказать, когда он там появится? Нет. Надо установить дежурство. И чтоб дежурили не по одному, а по двое… И сделать это сегодня же. Наберешь ли столько ребят?

— Конечно, наберу! — воскликнул Зарко. — Все захотят…

— Всех не надо! — покачал головой инспектор. — Только самых лучших…

— Как это лучших? — не понял Зарко.

— Лучших пионеров… Самых сознательных и самых дисциплинированных. Таких, которые умеют беречь тайну. Ну, теперь ты понял?

И он стал объяснять, как надо организовать дежурство. Мальчик слушал с таким напряженным вниманием, что инспектор к концу их встречи окончательно убедился, что на него вполне можно положиться.

— Главное — дисциплина! — закончил Табаков. — Делать только то, что я сказал. Ни в коем случае не рисковать; не подвергать себя опасности… Если замечу что-нибудь подобное, сейчас же откажусь от вашей помощи! Так и знай!

Через четверть часа Зарко, охваченный нетерпением и страстным желанием поскорее взяться за порученное ему дело, остался один. Инспектор отправился в районное отделение милиции, где ровно в десять часов должен был встретиться с лейтенантом. Когда Табаков вошел, тот говорил с кем-то по телефону, но, увидев инспектора, поспешил закончить разговор и встал.

— С желтыми ботинками дело обстоит очень неважно! — сказал он уныло. — Я побывал и на обувной фабрике, и в артелях… Только за последние два месяца в продажу пущено несколько тысяч пар.

— Несколько тысяч? — удивился инспектор. — А я со вчерашнего дня не видел ни одной…

— Просто не привелось. Я вот видел сегодня двоих…

— И оба были молодые люди? — спросил инспектор.

— Да, молодые, — с каким-то неудовольствием подтвердил лейтенант. — И, знаете, из тех, с которыми нам порой приходится иметь дело. Да и какой нормальный, порядочный человек станет расхаживать в желтых ботинках? Ноги свои выставлять напоказ!

— Я, например, носил желтые ботинки, — серьезно заметил инспектор.

Лейтенант уставился на него выпученными глазами и заметно смутился.

— Серьезно? — пробормотал он.

— Да.

Инспектор погрузился в раздумье и, отойдя по привычке к окну, стал смотреть на улицу. Когда он, наконец, обернулся, лейтенант заметил что-то особенное в выражении его лица.

— Прочти-ка вот это письмо, — сказал Табаков.

Лейтенант несколько раз пробежал глазами письмо и по мере того, как его перечитывал, становился все более серьезным и мрачным.

— Это письмецо мне совсем не нравится, — произнес он наконец. — Тут что-то не то…

— И я так думаю…

— Кто похищает детей, у того не может быть совести… Это какая-нибудь провокация…

— Что ты скажешь о шрифте? — спросил инспектор.

— Машинка совсем не изношена и хорошо почищена, — ответил после небольшой паузы лейтенант. — Должно быть, она куплена недавно…

— Констатировано верно, но вывод сделан неверный, — сказал инспектор. — Если я не ошибаюсь, это «Гермес бэби». Они были в продаже до войны. Очень легкие портативные машинки, не пригодные для учреждений. Обычно их приобретают для своих личных нужд. Эта машинка куплена давно, но на ней мало работали.

Инспектор помолчал, затем добавил:

— Вообще, преступление совершено человеком интеллигентным и занимающим известное положение… У него автомобиль, хорошая машинка. Письма он пишет на первосортной бумаге, отсылает их в дорогих конвертах. Это не какая-нибудь там шушера.

— Землю перероем, но разыщем этого типа, — сказал лейтенант, и в голосе его впервые послышались нотки нескрываемого озлобления. — Не уйдет он от нас. Сколько в Софии владельцев «Москвичей»? Мы их всех знаем. И знаем к тому же, что кабину интересующего нас «Москвича» украшает игрушка, а у хозяина его есть «Гермес бэби»… Таких в Софии не сотни… Что бы он ни делал, деваться ему некуда. Он в наших руках.

— Не так-то это просто, — мрачно заметил инспектор. — Придется хорошенько поработать.

* * *

Кончились спокойные дни на тихой улице. На первый взгляд, все осталось по-прежнему, все как будто бы шло своим порядком: улица была все так же безлюдна; как и прежде, по ней лениво расхаживали желтоглазые кошки, как и прежде, на крышах галдели нестройным хором воробьи, как и прежде, во дворах беспечно играли вихрастые и курносые ребятишки. По утрам женщины выбивали во дворах одеяла и половики, в полдень, неся под мышкой арбузы, возвращались с работы мужчины, вечерами долго звенела неугомонная гитара студента-провинциала. Никакой видимой перемены, казалось, не произошло.

И все-таки улица была настороже. У нее были свои глаза — невидимые, но всевидящие; они пристально всматривались в каждого прохожего, и ничто не могло укрыться от них. Впрочем, для них было неважно, молод или стар прохожий, высок он или низкоросл, с бородавкой на носу или же родинкой под ухом. Это не интересовало глаза. Их интересовало одно — ботинки. Пара светло-желтых ботинок, и больше ничего.