Происшествие на кладбище Пер-Лашез - [72]

— Семнадцатый век. Ничто не может быть слишком красивым для такой женщины, как вы.

— Но-но, Кэндзи, не увлекайся! — вмешался Виктор.

— А что, если мы приступим к угощению? — предложил Жозеф, желая разрядить атмосферу.

Набрав себе полную тарелку еды, он отошел к пальме и принялся объяснять с полным ртом:

— Ей нужны тепло и свет. Знаете, что я прочел во вчерашнем номере «Пасс-парту»? Мари Тюрнера взяла себе этот странный псевдоним «Пальмира» вовсе не потому, что обожает пальмы. Когда она была маленькой, сиамскую кошку ее бабушки звали Пальмира. Она и фамилию — де Морэ — взяла не с потолка. Угадайте, что это значит. Держу пари, не сумеете! Изумруд! Анаграмма[31]. Фантазии этой женщине было не занимать.

Жозеф смущенно умолк, вняв наконец отчаянным знакам Таша, кивавшей на Кэндзи.

— Не стоит говорить о ней в прошедшем времени, — заметил тот. — Она становится звездой. Говорят, поклонники шлют ей в камеру букеты со всех концов Франции. Принц Уэльский дважды в неделю наносит визит в тюрьму, а герцог де Фриуль будто бы сделал предложение руки и сердца. Она даже начала писать мемуары. Надеюсь, мое имя в них упомянуто не будет. — И он с вызовом взглянул на восхищенных его выдержкой собеседников.

Виктор подумал об Айрис: известно ли ей о его похождениях? Он вспомнил слова, приписываемые Нумой Уиннером Дафнэ Легри: «Ты возродишься, если разорвешь цепь». Был то практический совет или вымысел ясновидящего, их смысл совершенно прояснился: Виктор знал, что теперь он и Кэндзи больше не были сыном и отцом, но стали равны.

— Мне странно и отвратительно подобное увлечение преступными личностями. Не стоит забывать об их жертвах, — заметил он.

— Я нимало не увлечен, можете быть уверены, — ответил Кэндзи, подходя к Таша. — Благодарю вас за участие, — тихо сказал он ей, — но не пытайтесь меня защищать. Больше всего в этой истории пострадало мое самолюбие, а эти раны, как известно, заживают легче всего. Кажется, ваш друг Морис Ломье был задет двуличием любовницы куда больше моего. Он никак не может успокоиться.

— Откуда вам это известно?

— Я был в «Золотом солнце».

— Как мило с вашей стороны.

— Мне очень понравились ваши работы.

— Готов поклясться, что особенно высоко вы оценили портреты, — хмыкнул прислушивавшийся к разговору Виктор.

— Признаю, мой вполне удался, — отвечал Кэндзи, разглядывая стоящий на подрамнике холст. — Вы что-нибудь продали?

— Всего одну, но самую любимую — «Парижские крыши на рассвете».

Кэндзи сделал глоток шампанского, спрашивая себя, как долго ему придется прятать эту картину в своем сейфе.

— Лучшая для меня награда — визит Анатоля Франса, — призналась Таша. — Он сказал, что я должна продолжать писать, оставаясь верной своему стилю.

— Лишь тот, кто отказывается предавать себя, достоин плодов искусства, — заключил Кэндзи, отрезая себе большой кусок яблочного пирога.

— Вы это только что придумали! — воскликнул Виктор.

— Кстати, одна бабища два дня назад спрашивала, есть ли у нас «Преданная» Максима Паза с иллюстрациями Эрнеста Кольба, — вставил Жозеф.

— Жозеф! Я запретил вам называть так графиню де Салиньяк… — нахмурился Кэндзи.

— Но в этом нет ничего оскорбительного, патрон! Это алжирский арабский, от испанского «mujer» — женщина! Ладно, тогда я не расскажу, чем кончилась история с конским волосом.

— Прошу вас, Жозеф, расскажите, иначе я умру от любопытства… хоть и не знаю, о чем речь! — воскликнула Таша.

— Хорошо, слушайте: некоторое время назад какие-то люди проникли в конюшни омнибусной компании на улице Орденер и остригли гривы и хвосты двадцати пяти лошадям. Теперь тайна разгадана: злоумышленники продали украденное пастижерам, делающим парики для Оперы.

— Браво, сынок! Ты идешь по стопам инспектора Лекашера! — вскричала Эфросинья Пиньо.

— Но, мама, я ничего такого не нашел, я просто рассказал…

— Ну-ну, не скромничай, я уверена, что нашел. Давайте выпьем за здоровье моего мальчика!

Раздался звон хрусталя. Отразившись в резных гранях, солнечный луч зажег живую искорку в глазах Кэндзи на портрете.

— Спасибо, — прошептала Таша на ухо Жозефу. — Вы спасли жизнь Виктору и заслужили поцелуй и мою вечную благодарность.

Послесловие

В своей работе «Вокруг “Ша-Нуар”» Морис Донней пишет: «В 1890 году в воздухе повеяло свободой. “Парижская жизнь”, знаменитый журнал мод, обновил обложку. “Мулен-Руж” поражал воображение публики постановкой “Quadrille naturaliste”[32], юбки танцовщиц стали короче, на офицеров надели кепи, мужчины сбрили бакенбарды, женщины сняли кринолины. Очень скоро выражение “конец века” будет у всех на устах. Марианна сбросила свой фригийский колпак. Все говорят о черных перчатках Иветты Гильбер, дамских черных чулках, поют куплеты из “Ша-Нуар” и видят жизнь в розовом свете».

В Париже 1890 год начался эпидемией инфлюэнцы. Ужасная болезнь косит людей направо и налево, особенно служащих магазинов галереи Лувра. К 4 января число жертв достигает 370 человек. В Панаме их намного больше. Из 21 тысячи французов, прибывших на перешеек к началу работ девятью годами раньше, 10 тысяч умерли от желтой лихорадки.

В 1878 году принц Луи Наполеон Бонапарт получил от колумбийского правительства концессию на строительство Панамского канала. Фердинанд де Лессепс, руководивший сооружением Суэцкого канала, взял под эту концессию десятимиллионный кредит. Доверившись рекламным проспектам, сотни тысяч мелких французских вкладчиков купили панамские облигации. Имя Фердинанда де Лессепса, которого называют «великим французом» и «покорителем перешейков», обеспечивает заему невиданный доселе успех. Работы начинаются 1 февраля 1881 года, ими руководят европейские инженеры. Большинство рабочих — цветные с Ямайки, из южных штатов США и Сенегала. Канал должен протянуться на 75 километров и соединить Атлантический океан с Тихим. Его собираются прорыть в самом узком месте американского континента, Панаме, по холмам Кулебры, покрытым 20-метровым слоем глины, что приводит к серьезным техническим затруднениям: дождь превращает глину в жидкую грязь. Машины скользят на грунте, свежевырытые траншеи немедленно вновь заполняются размытой землей. Нормальный ход работ возможен только в сухой сезон, но в этой местности семь месяцев в году идут ливни. Влажность достигает ста процентов. Единственный выход — построить плотину на реке Шагре, которая разливается в сезон дождей на много километров.