Происшествие из жизни... - [70]

Вокруг печальной кладбищенской земли, лежащей на высоком холме, было столько многоцветья и столько простора, словно весь мир от горизонта до горизонта открывался перед Викторией Александровной в своей радости, она спустилась по тропинке и пошла куда-то, сама не зная куда, просто так, через нагретое солнцем пшеничное поле, обрывая редкие синие васильки.

Так шла она, шла и вышла к деревне с другой стороны, прямо к мертвому дому тети Лены, и, оглядевшись, поняла неожиданно, что ведь только что прошла той самой дорогой, которой когда-то шел Григорий в свои предсмертные часы. Но тогда было болото, тогда гибла земля, душа все живое, как задушила она несчастного Григория. А сейчас не было никакого болота, все вернулось на круги своя, жизнь торжествовала, земля, несмотря на страдания, которые человек нанес ей, восстановила себя и снова радовала людей плодородием и красотой…

Умиротворенная, словно душевно очищенная, ехала Виктория Александровна домой. И, подъезжая к Москве, еще не думала, что, сойдя с поезда, спустится в метро и отправится к Светлане Александровне. Но, когда поезд остановился, она вдруг решила, что давно не была у сестры, что надо прощать людям обиды, жить в мире, добре, что она должна быть великодушной и поехать к Светочке, проведать ее, рассказать, куда только что ездила.

Светлана Александровна встретила ее радостным возгласом:

— Я соскучилась по тебе, сестричка, заходи.

«Ну да, соскучилась, — все-таки подумала Виктория Александровна — как бы не так». И стала снимать туфли, чтобы не запачкать покрытый лаком пол, но Светлана Александровна возмутилась:

— Не надо, слышишь, оставь ты эти мещанские привычки, ничего не сделается с полом!

— Какое же мещанство? — сдержав обиду, спросила Вика, засовывая ноги в старые, разношенные шлепанцы, любимые тапочки генерала: старые вещи удобнее, привычнее и уютнее новых, их не замечаешь, поэтому генерал и был консервативен в своей домашней одежде. — Какое же мещанство? — повторила Виктория Александровна. — Твой же труд берегу.

— Ну как хочешь, как тебе удобнее, — миролюбиво согласилась Светлана Александровна. — Кофе пить будем?

— Давай кофе.

Светлана Александровна, когда-то худенькая, стройная, в последние годы растолстела.

— Что же с тобой делается, сестричка, опухаешь! — растроганно, жалея ее, воскликнула Вика.

— Не говори, — Светлана Александровна махнула рукой, — ни одно платье не лезет, хоть выбрасывай, а главное, постоянно хочется спать.

Пока Светлана Александровна возилась на кухне, Вика оглядывала квартиру. Никогда ей здесь не нравилось, потому что это была не генеральская квартира, а неухоженное какое-то жилье, где живут временные, неряшливые жильцы. Многолетней давности обои выцвели, желтая обивка на мягких креслах и диване потемнела от времени и пыли, на многочисленных полках в беспорядке стояли книги, на стенах висели дешевые, безвкусные украшения — огромное среднеазиатское блюдо, таежный пейзаж, написанный когда-то каким-то солдатом и подаренный командиру в день рождения. Самодеятельная живопись этого пейзажа была дорога генералу, потому что напоминала далекий гарнизон, где он служил лет тридцать назад.

Запахло кофе, и голодная Виктория Александровна крикнула:

— Я с поезда, Света, что-нибудь поесть, ладно?

Они сидели в столовой за большим, но тоже уже старым, качающимся столом и пили кофе. Вика глотала бутерброды с колбасой, особая была колбаса, пахла, как в детстве, настоящим мясом.

— Хорошо быть генералом, — сказала Виктория Александровна, — даже колбаса генерал-лейтенантская.

Светлана засмеялась:

— В гостях все вкуснее. Обыкновенная колбаса, вчера купила в нашем «Универсаме».

— Не надо! Не надо! — Вика с недоверием махнула рукой. — Господи, ну почему ты не сделаешь ремонт? Живете, как на чемоданах. Мне бы твои денежки, я бы конфетку из квартиры сделала.

— Какие такие деньги, Вика, чего ты мелешь?

— Какие? Генеральские!

— Не считай чужие деньги, голубушка, ошибешься, — раздражаясь, проговорила Светлана Александровна.

— Ты думаешь, я завидую? — поджав губы, обиженно сказала Вика и отодвинула тарелку с надкусанным бутербродом. — Между прочим, тебе всегда казалось, что я тебе завидую.

Виктория Александровна говорила, а в голове у нее неотступно вертелась мысль, готовая вот-вот сорваться с языка — и так происходило почти всегда, когда она встречалась со Светланой, — мысль о Григории, которого она, Светлана, предала в давней молодости.

— Знаешь, куда я ездила? — спросила Виктория Александровна.

В голосе ее, в выражении лица было что-то, что насторожило Светлану Александровну — вызов, что ли? — напрягшись, она пристально посмотрела Вике в глаза.

— На могилу к Грише я ездила, — то ли с торжеством, то ли с упреком проговорила Виктория Александровна.

Светлана Александровна молчала.

— Ведь он любил только тебя, одну тебя, очень любил, — сказала Вика, — и ты, помнится, любила.

— Не надо, сестричка, — устало, без обиды, сказала Светлана, — к чему ворошить старое? «Любила, не любила». Любви нет. Есть долг.

Виктория Александровна не удержалась, засмеялась.

— Это ты, дорогая, говоришь о долге?

— Да, я, Вика. Не попрекай меня Григорием.