Происхождение всех вещей - [5]

Проблемой, взглянувшей на сэра Джозефа с порога его кабинета, оказался долговязый рыжий паренек с плотно сжатыми губами, водянистыми глазами, широкими плечами и впалой грудью, чья бледная кожа уже успела огрубеть от постоянного столкновения с ветром, солнцем и дождем. Мальчишка явно недоедал, но роста был высокого, с большими руками; Бэнкс видел, что из него однажды может вырасти крупный детина, если кормить его получше.

Генри не знал, зачем его вызвали в контору Бэнкса (его отыскал старый садовник, немец, и велел явиться к управляющему — мол, тот хочет видеть его один на один), но мозгов у него всегда хватало, поэтому он заподозрил худшее и был весьма напуган. Лишь благодаря своему ослиному упрямству он сумел войти в кабинет Бэнкса, пересилив дрожь.

А кабинет это был, прямо скажем, великолепный! И как роскошно был одет сам Джозеф Бэнкс, представший перед Генри в великолепном парике и костюме из блестящего черного бархата, с начищенными пряжками на туфлях и в белых чулках. Еще с порога Генри приметил элегантный письменный стол из красного дерева, бросил жадный взгляд на драгоценные коллекционные коробочки, стоявшие на каждой полке, и восхищенно уставился на красивый портрет капитана Кука. Чтоб я сдох, подумал Генри, да одна только рама от этого портрета потянет фунтов на девяносто!

В отличие от своего отца, Генри Уиттакер не стал кланяться Бэнксу; он встал перед сэром Джозефом, выпрямившись во весь рост, и посмотрел ему в глаза. Бэнкс, сидевший за столом, позволил мальчишке постоять молча, возможно надеясь услышать признание или мольбу о милосердии. Но Генри ни в чем не признавался и ни о чем не молил, он даже головы не повесил. Поистине, сэр Джозеф Бэнкс совсем не знал Генри Уиттакера, если думал, что тот окажется дураком и заговорит первым в столь опасных обстоятельствах.

Поэтому, после того как они долго смотрели друг на друга молча, Бэнкс наконец рявкнул:

— Скажи на милость, что-то может помешать мне полюбоваться, как тебя вздернут в Тайберне?[1]

Так вот значит что, подумал Генри. Попался.

Тем не менее паренек тут же стал искать выход из положения. Ему нужен был план, а времени на раздумья было в обрез. Но не зря же его всю жизнь колошматили старшие братья — правилам боя он научился. Когда противник крупнее и сильнее тебя и ударяет первым, есть лишь одна возможность ответить, прежде чем тебя превратят в кисель, — выступить неожиданно.

— Я способный маленький пройдоха, — выпалил Генри.

Бэнкс, который любил курьезы, разразился удивленным смехом:

— Признаюсь, мальчик, мне не совсем ясно, что за польза в этом для меня. Пока ты лишь разграбил мои сокровища, накопленные с большим трудом.

Это был не вопрос, но Генри на него ответил.

— Ну да, я слегка прополол ваши грядки, — сказал он.

— Даже не отрицаешь?

— Сколько бы я ни распинался, это вряд ли что-то изменит.

И снова Бэнкс рассмеялся. Возможно, ему показалось, что Генри нарочно храбрится, но храбрость Генри была не показной, а настоящей. Как и страх. И полное отсутствие раскаяния. Всю свою жизнь Генри Уиттакер считал раскаяние слабостью.

Бэнкс сменил тактику:

— Должен сказать, молодой человек, вы поставили своего отца в весьма затруднительное положение.

— А он меня, сэр, — незамедлительно ответил Генри, снова заставив Бэнкса изумленно рассмеяться.

— Неужели? И что же плохого сделал вам этот достойнейший человек?

— Родил меня в нищете, сэр, — ответил Генри. И тут вдруг все понял и добавил: — Это же он сделал, да? Он меня вам сдал?

— Он, он. Твой отец — честный человек.

— Только мне от этой честности ни жарко ни холодно, — пожал плечами Генри.

Бэнкс задумался и кивнул, признавая его правоту. Затем спросил:

— Кому ты сбывал мои растения?

Генри стал загибать пальцы:

— Манчини, Фладу, Уиллинку, Лефавуру, Майлзу, Сатеру, Эвашевски, Фуэрелю, лорду Лессигу, лорду Гарнеру…

Бэнкс остановил его, махнув рукой. И уставился на паренька с неприкрытым изумлением. Как ни странно, будь этот список скромнее, он рассердился бы больше. Но Генри назвал имена величайших ботаников той эпохи. Кое-кого из них Бэнкс даже считал друзьями. Как мальчишка их отыскал? Ведь некоторые из этих людей уже много лет не были в Англии. Да у мальца, никак, экспортное предприятие! Что за дела этот плут проворачивал у него под носом?

— А откуда ты знаешь, как обращаться с растениями? — спросил Бэнкс.

— Я это всегда умел, сэр, всю свою жизнь. Как будто родился, уже все умеючи.

— И все твои заказчики… они тебе платили?

— Иначе не получили бы свои цветочки, — ответил Генри.

— Ты, верно, немало заработал? Накопил уже целое богатство за последние… сколько лет?

Но Генри был слишком хитер, чтобы поддаться на эту уловку.

— Что же ты сделал с деньгами, мальчик? — не унимался Бэнкс. — На одежду ты их явно не потратил. Твой заработок по праву принадлежит Кью. Где же он?

— Его нет, сэр.

— Как это нет?

— Кости, сэр. Видите ли, я игрок, такая у меня слабость.

Может, мальчишка врет, а может, и нет, подумал Бэнкс. Но наглости у него больше, чем у любого двуногого зверя, который когда-либо попадался ему на пути. Бэнкс был заинтригован. Ведь не стоит забывать, что это был человек, который держал дикаря в качестве комнатной зверушки, а по правде говоря, и сам славился тем, что наполовину дикарь. Его положение в жизни вынуждало его притворяться, что благородные манеры ему по душе, но втайне он всегда считал, что немного сумасбродства не повредит. А этот Генри Уиттакер — ну и птица! С каждой минутой Бэнксу все меньше хотелось передавать это любопытное существо в руки констеблей.