Происхождение Каббалы - [16]

но и хасидской традиции в Германии. Что до последней, то у нас есть примеры таких цепочек, наряду со всеми именами, в которых не приходится сомневаться, что они выдуманы[71]. Во всяком случае, особенно важно отметить, что Исаак Коэн ни в коем случае не подтверждает существование неразрывной цепи устной традиции между учёными из Прованса и теми древними кругами, где Каббала якобы зародилась. Напротив, он явно заявляет, что книга пришла к ним в письменном виде «из далёкой земли, либо из Палестины, либо из-за рубежа». Только эти люди, оставшиеся анонимами, привёзшие или отправившие книгу в Прованс, обладали Каббалой, переданной их отцами — это заверение, как мы отмечали, было строго формальным и согласуется с тем, что каббалисты считали верным использованием.

Описание древних источников, из которых пришла Каббала, у Исаака Коэна следует сопоставить с совершенно иным свидетельством очень раннего оппонента каббалистов. Меир бен Симон, современник Исаака Слепого, склонен приписывать книгу авторам его времени, и его свидетельство для нас исключительно важно. Он был деятельным оппонентом Каббалы, которая в то время пропагандировалась в Провансе. В послании, которое он поместил в своей антихристианской апологетической работе Милгемет Мисва, он около 1230—1235 гг. очень резко выступил «против тех, кто кощунствует о Боге и об учёных, которые идут путём чистой Торы и боятся Бога, [против тех, кто] мудры в своих глазах, выдумывают вещи своим умом, склоняются к еретическим мнениям и воображают, что у них есть доказательство своих мнений в словах агад, которые они объясняют на основе своих ошибочных предположений»[72]. В этом письме, направленном против агитации каббалистов, которое снова привлечёт наше внимание позже в другой связи, он рассказывает, среди прочего, в несколько раздутом стиле современной рифмованной прозы, которую едва ли удастся воспроизвести в переводе: «Они хвалятся в обманчивых речах и заявлениях, что нашли подтверждение и воодушевление [для своих идей, очевидно] в землях мудрецов и учёных. ... Но упаси нас Бог от греха прислушивания к таким еретическим словам, о которых лучше хранить молчание в Израиле. И мы слышали, что уже написана книга для них [73], которую они называют Бахир, то есть „яркий“, хотя никакой свет через неё не светит. Эта книга попала в наши руки, и мы нашли, что они ложно приписывают её рабби Нехунии бен Хаккана. Боже упаси! Нет истины в этом. Этот праведный человек, насколько мы его знаем, пришёл не для того, чтобы разрушать [редактируя такую работу], и его имя нельзя упоминать рядом с кощунством. Язык книги и всё её содержание показывают, что это работа того, кто не владел ни литературным языком, ни хорошим стилем, и во многих отрывках она содержит слова, которые сплошь суть ересь»[74].

Таким образом, тон здесь сильно отличается от энергичных восхвалений Исаака Коэна. Но даже хотя Меир бен Симон знал о псевдоэпиграфическом характере книги, он ни в коем случае не приписывает её (как и Исаак Коэн) кругу семьи Рабада, о котором точно нельзя сказать, что эти люди не владели литературным языком или хорошим стилем. Автор послания оставляет без ответа вопрос, откуда книга попала к прованским каббалистам. Однако, из его акцента на несовершенствах языка и стиля книги следует, что, по его мнению, истоки книги следует искать в кругах, сильно отдалённых от раввинической культуры тех поколений и подверженных еретическим влияниям, неважно, с какой стороны.

Два обсуждаемых документа, в сущности, являются единственными историческими документами, которые специально упоминают публикацию книги; и несмотря на разницу во мнениях, они согласны в одном: она была опубликована в Провансе. Как мы увидим в следующей главе, оба свидетельства частью содержат истину. В кругу Исаака Слепого книга, без сомнения, считалась древним и подлинным источником, который имел такую же ценность, как и агадические мидраши и сочинения мистиков Меркабы. Среди сохранившихся фрагментов самого Исаака Слепого есть некоторые, в которых по названию цитируется Бахир. Всё XIII столетие Бахир представляла собой канонический текст, на который опирались испанские каббали-сты, постоянно его упоминая. Только после принятия Зогар каббалисты следующих поколений смогли заменить несколько листов Бахир, на еврейском не насчитывающих больше сорока страниц, сложной и обширной литературой, которая могла служить для них авторитетом. Вместо фрагментарных и неясных высказываний Бахир они нашли в Зогар сравнительно хорошо развитые и систематические поучения, лучше всего выражающие состояние ума каббалистов тех поздних поколений. Таким образом, неудивительно, что последующие литературные произведения скоро превзошли эти древние тексты по влиянию и важности.

В XIII столетии книга Бахир, как это позже случилось с Зогар, рассматривалась как работа учителей Талмуда. Об этом явно свидетельствует Якоб бен Якоб Коэн, старший брат Исаака Коэна. В своём комментарии к видению Меркабы у Иезекииля он говорит о «Книге Бахир, которая была составлена мудрецами Талмуда, избранными каббалистами