Происхождение христианства - [17]

Новая библейская критика, применяющая методы исторического исследования источников библейских писаний, дала, впрочем, новый толчок борьбе за понимание личности Христа. Она разрушила достоверность традиционного образа, но, применяемая главным образом теологами, она только в редких случаях сумела подняться до воззрения, сначала представленного только Бруно Бауэром, а позже и другими, между прочим и Кальтгофом, — воззрения, согласно которому, при современном состоянии источников, нет никакой возможности создать новый образ. Она все снова и снова делает попытку такой реставрации — с таким же успехом, как христианство прежних столетий: каждый из этих теологов вкладывает в образ Христа свои идеалы, свое собственное воззрение. Как изображения Иисуса, относящиеся ко второму столетию, так и изображения его, созданные в двадцатом столетии, свидетельствуют не о том, о чем действительно учил Христос, а о том, чему, по мнению их авторов, он должен был учить.

Очень тонко характеризует эти изменения в образе Христа Кальтгоф: «Поэтому, с социально-теологической точки зрения, образ Христа является самым возвышенным религиозным выражением всех социальных и этических сил, действовавших в данную эпоху. И в тех изменениях, которым постоянно подвергался этот образ Христа, в его дополнениях и ограничениях, в выцвечивании старых черт и появлении новых красок, мы находим самое чувствительное мерило для тех изменений, которые проделывает современная жизнь от высот ее наиболее возвышенных идеалов до глубин ее материальных жизненных процессов. Этот образ Христа являет то черты греческого мыслителя, то римского цезаря, затем он приобретает черты феодального сеньора, цехового мастера, измученного крепостного крестьянина и свободного горожанина. И все эти черты одинаково правдивы, одинаково жизненны, пока какому-нибудь теологу не приходит в голову мысль доказать, на основании евангельского Христа, что именно эти черты, отличающие его эпоху, являются как раз первоначальными и историческими чертами Иисуса. Кажущаяся историчность этих черт объясняется тем, что в эпоху развития и формирования христианского общества действовали самые различные и противоположные силы, из которых каждая в отдельности имеет известные черты сходства с силами, действующими в настоящее время. Образ Христа нашего времени с первого взгляда является совершенно противоречивым. Он отчасти носит еще черты старого святого или небесного монарха, но рядом с ними проглядываются уже вполне современные черты друга пролетариев, даже вождя рабочих. Таким путем он только отражает внутренние и глубокие противоречия, которые отличают современную эпоху».

И еще раньше: «Большинство представителей так называемой новой теологии употребляют при своих умозаключениях ножницы, на манер излюбленной Давидом Штраусом критической методы: все мифологическое в евангелиях вырезывается, то, что остается, должно изображать собою историческое зерно. Но это зерно, в конце концов, становится даже в руках теологов очень худосочным… Поэтому, за недостатком всякой исторической определенности, имя Иисуса превратилось для протестантской теологии в пустой сосуд, в который каждый теолог вливает свое собственное духовное содержание. Так, один теолог делает из Иисуса современного спинозиста, другой — социалиста, тогда как официальная университетская теология все больше рассматривает его в свете современного государства, а в последнее время все явственнее изображает его как религиозного представителя тех тенденций, которые теперь претендуют на руководящую роль в великопрусской государственной теологии».

При таком положении вещей нет ничего удивительного, что светская историческая наука выказывает только слабую потребность в исследовании происхождения христианства, если она исходит из взгляда, что оно является продуктом единичной личности. Если бы это было верно, то можно было бы отказаться от всяких работ по исследованию развития христианства и предоставить его историю религиозному поэтическому творчеству наших теологов.

Совершенно иначе представляется дело, если мы рассматриваем всемирную религию не как продукт отдельного сверхчеловека, а как продукт общественного развития. Социальные условия времени возникновения христианства хорошо известны. Но и социальный характер раннего христианства можно определить с некоторой достоверностью на основании его литературы.

Правда, по своей исторической ценности евангелия и Деяния апостолов стоят не выше гомеровских поэм или «Песни о Нибелунгах». Они могут повествовать об исторических личностях, но деятельность последних изображается с такой поэтическою вольностью, что совершенно невозможно использовать их для исторического описания этих личностей, не говоря уже о том, что они до такой степени переплетены с баснями, что, опираясь на одни только эти поэмы, мы никогда не можем сказать, какие герои их являются историческими личностями, какие — продуктом поэтической фантазии. Если бы мы об Аттиле знали ровно столько, сколько рассказывает о нем «Песнь о Нибелунгах», то мы, как и об Иисусе, не могли бы даже сказать о нем с уверенностью, жил ли он когда-нибудь или является такой же мифической личностью, как Зигфрид.